Эркенвальд лишился дара речи. Люди встали, чтобы посмотреть на Исеулт, которая спокойно взирала на них, а король и архиепископ придвинулись друг к другу. Эльсвит, придерживая одной рукой свой большой живот, шепотом давала им какие-то советы. Никто из них не хотел призывать Исеулт в свидетели из страха перед тем, что она скажет, и Альфред, как я подозреваю, знал, что процедура судилища, уже запутавшегося во лжи, и вовсе покатится под откос.

— Хороший ход, Эрслинг, — пробормотал Леофрик, — ну просто отличный.

Одда Младший посмотрел на короля, потом на своих товарищей по витану и, должно быть, понял, что я выскальзываю из силков, потому что притянул Стеапу поближе к себе и стал что-то горячо ему говорить. Король хмурился, у архиепископа был озадаченный вид, на прыщавом лице Эльсвит была написана ярость, в то время как Эркенвальд совершенно растерялся и выглядел беспомощным. И тогда положение спас Стеапа.

— Я не лгал! — выкрикнул он.

Казалось, великан колебался, стоит ли говорить дальше, но он уже привлек к себе внимание зала. Король жестом велел ему продолжать, а Одда Младший что-то зашептал здоровяку на ухо.

— Он сказал, что я лгу, — Стеапа указал на меня, — а я говорю, что я не лгу, и мой меч тоже подтвердит, что я не лгу.

Тут верзила замолчал, выдав, вероятно, самую длинную речь за всю свою жизнь, но он и так уже успел сказать достаточно.

Все громко топали и кричали, что Стеапа прав. Лгал этот парень или нет, но он свел огромный запутанный клубок лжи и обвинений к суду поединка, а люди любят поединки. Архиепископ, казалось, все еще был в замешательстве, но Альфред жестом заставил всех замолчать и посмотрел на меня.

— Ну? — спросил он. — Стеапа говорит, что его меч готов доказать правдивость его слов. А твой?

Я мог бы отказаться. Мог бы настоять на том, чтобы позволили говорить Исеулт, а потом витан высказал бы королю свое мнение: показания которой из сторон кажутся ему более правдивыми, но я всегда был человеком импульсивным и действовал опрометчиво, а предложение Стеапы разом разрубало весь запутанный узел. Конечно же, надо драться: я одержу победу, и тогда с нас с Леофриком снимут все обвинения. Я даже не подумал, что ведь могу и проиграть.

Я просто посмотрел на Стеапу и сказал:

— Мой меч говорит правду, зато твой воняет, ты болтун, лжец, жулик и лжесвидетель, заслуживающий смерти и мук ада.

— Мы снова влипли по самые задницы, — вздохнул Леофрик.

Люди в зале разразились приветственными криками. Они любили смотреть на смертельные бои, это было куда лучшим развлечением, чем слушать, как арфист Альфреда поет псалмы.

Король заколебался, и я увидел, как Эльсвит переводит взгляд с меня на Стеапу. Должно быть, она решила, что из нас двоих он лучший воин, потому что наклонилась, тронула Альфреда за локоть и что-то настойчиво ему зашептала.

И король кивнул:

— Принято. — Он говорил устало, как будто его удручали ложь и оскорбления. — Вы будете драться завтра. Мечи и щиты, и больше ничего.

Он поднял руку, чтобы остановить радостные крики.

— Итак, Вульфер?

— Сир? — Вульфер поднялся на ноги.

— Подготовь все для боя. И путь Бог дарует победу правде. — С этими словами Альфред встал, запахнул плащ и вышел.

А Стеапа, вот уж не подозревал, что он это умеет, улыбнулся.

— Ты чертов дурак! — сказал Леофрик.

Его расковали и позволили провести вечер со мной. Хэстен тоже был здесь, как и Исеулт и те мои люди, которых привели в город.

Нас поместили в кольце ограды королевской резиденции, в коровнике, вонявшем навозом, но я не замечал вони.