Прием.
– Всего лишь мечтатель. Прием.
Это был код для идентификации, со стишком великого поэта. Оба хохотали от восторга и ругались по черному – это было великолепно.
На следующий день обычно застенчивый Эндрю буквально ворвался в камеру к Рептону.
– Джон передал потрясающую штуку для вас, теперь мне не нужно будет таскать записки! Просто великолепно для побега!
– Почему ты решил, что я собираюсь бежать? – удивился Рептон.
– Мне сам Джон рассказал об этом. А что? Я никому ничего не скажу. Джон хорошо сделал, что все мне открыл, иначе я обиделся бы!
И с этими словами Эндрю достал из чемоданчика с инструментами, который он носил на работу, «уоки токи». Рептон обомлел от сюрприза и даже на миг забыл о приобщении к заговору еще одного человека.
– Джон просил меня передать вам позывные для идентификации, – он запинался, с трудом подбирая слова. – Это из какого то дурацкого английского поэта, вы же знаете, что Джон – чудак и псих. Поэта зовут, кажется, Уильям Блейк. Вы будете Блатяга Чарли, а Джон – Загулявший п…дюк.
Эндрю еще раз напружинился и выдал:
Когда у них родится сын,
Его старуха заберет…
– Первая строка Джона, другая ваша, – Эндрю упивался своей ролью в организации побега.
Рептон записал.
– Надо куда то это спрятать, – сказал Эндрю.
– Пожалуй, я спрячу все это в своей лавке, – решил Рептон, и они вдвоем отправились туда.
…На Лубянке тоже иногда вспоминали о Рептоне. В генеральской столовой лица были особенно твердокаменными и значительными, там, под крылом обходительного сервиса, кормился самый узкий круг КГБ и часто за столом решались самые важные проблемы. Константин Кедров уминал котлеты по киевски, боясь обрызгать жиром высокое окружение, и попутно вел беседы со своим генеральским коллегой из советской контрразведки, поглощенным котлетами по пожарски.
– Ну, как там ваш Рептон? – поинтересовался коллега. – Сколько он уже отсидел?
– Пять лет, – ответил Кедров, жуя куриное мясо. – Сам виноват. Конечно, его предал один наш полковник, удравший к американцам, в провале его вины нет. Но кто его тянул за язык? Зачем он признался? Ведь, кроме устных показаний полковника, никаких доказательств не было. Теперь и расхлебывает последствия…
– Мне кажется, он рассчитывал на снисхождение. Он же не знал, что нет доказательств… – заметил коллега.
– Филби тоже не знал, но не дрогнул и не оаскололся. И работал потом еще десять лет, только недавно мы вынуждены были привезти его из Бейрута в Москву.
– Как он поживает? – осторожно осведомился коллега.
– Привык. Но ценную информацию уже всю передал.
– Хорошо, что не придумывает новую, – молвил вполне философски коллега и всерьез занялся своими котлетами.
Первый сеанс связи между общежитием и тюрьмой был настоящим праздником. Из комнаты Джон, валявшийся на постели с приемником на груди и длинной антенной, прекрасно видел ту стену здания тюрьмы, где находился Рептон. Слышимость была отличной. Идентификация прошла под дикий хохот обоих участников.
– Блатяга Чарли, на днях я выхожу из общежития и намерен снять комнату. Разве я не блестяще придумал с этим радио?
– Потрясающе, Загулявший п…дюк. Как идут дела?
– Все идет по плану.
– Я считаю единственным препятствием наличие охранника во дворе, который может меня заметить. Он сидит в киоске с телефоном.
– Я уже все проработал с Эндрю. Он увидит тебя уже на стене. Сейчас я выверяю всю операцию по секундомеру.
Вскоре Джон покинул общежитие, мило распрощавшись с начальством и получив зарплату за свою работу на заводе, и переехал в комнатушку в коммунальной квартире на первом этаже, где жили еще четверо пакистанцев. |