Утром они мучаются, потому что нужно вставать на работу, а ведь есть счастливчики, которые вообще не работают и живут себе припеваючи. Не успели на троллейбус – мучаются. Долго нет следующего – мучаются. Опоздали на работу – само собой, мучаются, потому что за опоздание никого по головке не погладят. Но ведь они мучаются и когда приходят пораньше. Петров или Иванов, думают они про сослуживца, никуда не торопится, а я тут сиди работай за всех. В обед они мучаются потому, что в буфете очередь. Если очереди нет, они мучаются потому, что котлета дорогая, а винегрет дешевый, но винегрета им не хочется. После обеда они домучиваются на работе и, мучаясь, едут мучиться домой.
Если же по какой-то случайности все у них складывается хорошо и мучиться нечем, такие люди начинают беспокоиться, придираться к пустякам и обижаться без повода. Им чего-то не хватает. Они мучаются оттого, что нет причин мучиться.
Таким человеком был мистер Силкин. Старший Блинков однажды три месяца провел с ним в поле, как говорят ботаники, геологи и вообще все, кому приходится работать в местах, где никто больше не работает и не живет. «В поле» – это может быть и в настоящем поле, и, например, в тайге. А тогда они работали в пустыне.
Зарытое в песок яйцо там испекалось за несколько минут – значит, температура песка была за шестьдесят градусов. Бегающие по этому песку ящерицы иногда переворачивались на спину, чтобы остудить лапки. Сорок градусов в тени считалось вполне сносной температурой. Старший Блинков и мистер Силкин не могли прохлаждаться даже в этой сорокаградусной тени – они составляли карту пустынных растений. Ведь даже в пустыне что-то да растет.
Вода, которую они пили, была горячая и воняла железной бочкой. Ее надо было экономить, и за три месяца им удалось помыться три раза. От пота их кожа покрылась коркой соли, они до язв растерли себе ноги и такие места, которые у человека обычно не растираются.
Мистер Силкин все время ныл, но несильно и по пустякам. Из-за того, что он устал, а делать привал еще рано. Или, наоборот, из-за того, что они сделали привал, а он еще не успел устать. А так вообще он довольно стойко переносил все эти на самом деле мучительные трудности. Ему было приятно, что он мучается, может быть, сильнее всех в мире.
Потом они вышли к людям, и это оказались очень хорошие люди. Им дали помыться, дали чистое белье и мази, чтобы смазать язвы. Сладчайшей и холоднейшей родниковой воды им дали, конечно, в первую очередь. Их посадили в по-настоящему прохладную комнату с кондиционером. Поставили на стол дыни трех сортов и виноград четырех сортов, арбузы и соленые огурчики, которые в тех местах гораздо большая редкость, чем дыни, виноград и арбузы. Поставили ледяную бутылку водки, и они налили себе водки, потому что могли себе позволить после трех месяцев такой работы.
Наконец хозяин, улыбаясь, принес миску самосольной черной икры и грохнул ее на стол. В миске торчало две ложки. Они сидели, как таможенник Верещагин в «Белом солнце пустыни», не хватало только павлинов. И вот чистые, благостные, голодные, они выпили водки и потянулись за ложками. Та, которую вытянул из икры старший Блинков, оказалась побольше.
Мистер Силкин уже схватил свою ложку и отправил ее в рот. И вдруг обнаружил такую несправедливость. Он подавился и долго кашлял, не сводя глаз с блинковской ложки.
Старший Блинков уже достаточно узнал мистера Силкина. Ни слова не говоря, он протянул ему большую ложку.
– Стану я есть твоей ложкой, – оскорбился мистер Силкин.
Это была несусветная глупость. Во-первых, старший Блинков еще не успел поесть этой ложкой. Во-вторых, мистер Силкин три месяца ел именно ложкой старшего Блинкова, потому что потерял свою. Причем ту ложку они не мыли, а для экономии воды чистили песком, и мистер Силкин ничего, не брезговал.
Но старший Блинков не стал выяснять отношения. |