Мистер Силкин окреп голосом и принялся отчитывать Ирку, мотая своим укушенным пальцем, как будто стряхивал градусник. Ирка подавленно кивала, вроде бы признавая себя виноватой, но, когда мистер Силкин переводил дыхание, вставляла вредные замечаньица вроде: «Пальцем в рот! А здесь, может, кругом холера!» Блинков-младший послушал их, взял фонарь и вспрыгнул на плот.

Из дверного проема пахнуло таким омерзительным запахом, что заходить в хижину расхотелось. Конечно, никто там не прятался да и не жил давно. Блинков-младший посветил снаружи, боясь увидеть на постели мертвеца. Тряпье валялось жалкой кучкой, под которой не поместился бы человек. Смердели консервы. Вблизи стало видно, что некоторые банки вздулись и потекли. У входа, в углу, стоял здоровенный жестяной совок с двумя ручками. Из лодки его нельзя было заметить. Непонятный совок, странный совок – не мусор же им убирать, – но те, кто жил в хижине, хорошо знали, зачем такой нужен, и пользовались им очень часто. Обе ручки – и деревянная сзади, и металлическая поперек глубокой, изогнутой ковшом черпалки – были до блеска отполированы ладонями. Блинков-младший подумал, что совком в случае чего можно будет вычерпывать воду из лодки. А еще стоило поискать бензин. Где примус, там должен быть бензин, если, конечно, примус не работает на керосине.

Он задержал дыхание, вошел в хижину и завертел во все стороны фонарем. Было скорее противно, чем интересно. В открытых консервах завелись белые толстенькие личинки. Самое отвратительное, они ползали по оставленным в банках ложкам. Блинков-младший вспомнил, как Оау внимательно относился к звериному помету – читал, как будто ему записочка оставлена: это, мол, я, свинья, была тут полчаса назад, извини, что не дождалась. Маленький индеец запросто мог бы сказать по личинкам, как давно заброшена хижина. А личинок бы слопал. Индейцы таких едят и облизываются, Блинков-младший сам видел.

Под крышей, за стропилами из неободранных суковатых веток, торчали мотыги, лопаты и ломы. Вид у них был самый рабочий. Понятно, чем тут занимались, когда не ели консервы: что-то выкапывали и куда-то носили в совке. Пару лопат Блинков-младший взял вместо весел. Отличные были лопаты: на длинных черенках, большие и легкие. Он вытащил их на плот и молча забросил в лодку.

– Молодец! – похвалил его мистер Силкин и сразу же как будто спохватился, что не ругается и не командует, а говорит по-человечески. – Чего встал, прыгай в лодку! Видишь, что творится!

Ничего особенного Блинков-младший не видел, разве что сквозь щели в помосте пробивался дымок, хорошо заметный в свете заплывшего под плот фальшфейера. Это и дымил фальшфейер, и еще, кажется, продолжала гореть краска на бочках – после ароматов хижины такие тонкости не различались.

– Я сейчас, – сказал Блинков-младший, – только бензин поищу.

– Давай быстрее. Неизвестно, что там, в этих бочках. Как бы не взорвались, – и, сделав это приятное напутствие, мистер Силкин схватился за лопату.

Ныряя в хижину, Блинков-младший заметил, что он уже уперся черенком лопаты в плот и пробует оттолкнуться. Все-таки никудышный человек был мистер Силкин. Даже любопытно стало от эдакой подлости: неужели хочет удрать не дождавшись? Хотя Ирка ему не даст удрать. Закусает. Потом Блинков-младший подумал, что сам хотел удрать от мистера Силкина, и устыдился. Бывают времена и случаи, когда приходится терпеть даже самых никудышных людей. Потому что, если бросишь их без помощи, сам плохим человеком станешь.

В примусе булькал бензин. Кажется, бензин был и в стоявшей рядом бутылке – открыть ее и понюхать Блинков-младший решил потом, на свежем воздухе. Вообще-то в ней что угодно могло оказаться, в этой бутылке. Хоть уксус.

– Ты еще долго там?! – крикнул мистер Силкин.