…И в вагон вкатилось кресло-коляска с инвалидом, одетым в застиранный камуфляж. На коленях у него лежал голубой десантный берет с поблескивающей на дне мелочью, а ниже колен одной ноги не было. Все, как описывал Никита! Если бы Блинков-младший не думал о бомже, то и не сообразил бы, что инвалид поддельный.

Толкал коляску Митькин ровесник. Одет он был не по-нищенски, умыт и причесан, а на ногах – теплые домашние тапочки. Это зимой-то. Было ясно, что парень работает в метро, и подолгу. В зимних ботинках у него сопрели бы ноги, а тапочки – то что надо.

Без единого слова парень провез инвалида из конца в конец вагона. У него все было рассчитано: как раз когда коляска приблизилась к последней двери, поезд начал тормозить у следующей станции. Он уже выкатывал коляску на перрон, когда Блинков-младший сообразил: а вдруг Никита подался в одноногие?! Может быть, эта пара что-нибудь знает о нем?!

– Не ходи за мной! Потом все расскажу! – бросил он Ирке и выскочил на перрон.

Парень подкатывал коляску к следующему вагону, но не успел – двери захлопнулись.

Поезд уехал, а Блинков-младший подошел к попрошайкам и, чтобы завязать разговор, положил в берет пять рублей.

– Я знакомого ищу, – не ходя вокруг да около, сказал он. – Зовут Никита. Он тоже хотел в одноногие податься.

Инвалид тем временем выгребал мелочь из берета. Услышав про Никиту, он молча посмотрел на парня и стал засовывать монетки в карман. Ему пришлось немного привстать, и тут Блинков-младший разглядел, что в сиденье коляски напихано лишнего поролона, в котором утопала подвернутая нога. Точно, «инвалид» был поддельный!

– Нет, не знаем, – помедлив, ответил Митьке парень и красноречиво посмотрел на берет с двумя оставленными на разживу монетками.

В таких случаях киношные сыщики достают двадцатидолларовую банкноту и говорят: «Может, это освежит твою память?» Блинков-младший без особой надежды пошарил по карманам. Освежить память попрошаек было нечем. Мама выдала ему двадцать рублей; за пятнадцать они с Иркой купили на двоих проездной, а последнюю пятерку он только что бросил в берет. Кстати, если придется выйти из метро, то и вернуться будет не на что: проездной остался у Ирки.

– А почему вы молча ходите? – спросил он.

Парень кивнул на подогнутую штанину «одноногого» – мол, и так все ясно.

– Гони его! – потребовал «инвалид». – Вон, поезд подходит, а он работать не дает.

– Да ладно тебе! Пацан интересуется, – отмахнулся парень и с подвохом спросил: – Может, сам хочешь коляску покатать?

Ох, неспроста это! Блинков-младший прокрутил в памяти короткий разговор, где паузы и взгляды значили больше, чем слова: как пристально «инвалид» смотрел на парня, как тот медлил, прежде чем ответить: «Нет, не знаем»… Нет, знают! И сказать непрочь, только сначала хотят проверить, свой ли он, понимает ли в их нищенском бизнесе.

– Попробую, – ответил он парню и решительно взялся за резиновые ручки кресла.

– Не дури! – сказал инвалид.

– Да пускай, – вступился за Митьку парень. Похоже, он смеялся про себя: домашний мальчик, маменькин сынок будет попрошайничать.

В тоннеле сверкал слепящий глаз поезда, пассажиры выходили на край перрона. «Одноногий» махнул рукой, решив не спорить у всех на глазах. А Блинков-младший уже сообразил, как себя вести. Проверяете меня? Издеваетесь?! А я вам покажу, что вы сами своего ремесла не знаете!

Поезд останавливался.

– Подержи, – Блинков-младший сунул парню сумку с коньками.

Распахнулись двери, он стал вкатывать кресло в вагон и с непривычки застрял маленькими передними колесиками в щели между перроном и подножкой.