И Блинков-младший с Иркой решили помалкивать, пока не обыщут на стройке все четыре комнаты, на которые указывала бумажная трубочка.

Мама раскусила его навскидку, как выстрелила. Взгляд на куртку, сморщенный нос – и готов результат расследования:

– Ополаскиватель. Цветочный запах – Ира. Единственный сын, где это ты так перепачкался, что тебя пришлось в машине отстирывать? И ботинки почистил! Небывалое событие! Покажи подошву… Ага, грязь, а на улице мороз. Подвал или чердак?

Пришлось выкладывать все начистоту.

С самого начала Блинков-младший понимал, что еще не готов к этому разговору. Мама слушала, продолжая морщить нос. Было непонятно, что ей не нравится больше: то, что единственный сын пытался скрыть от нее тайну, или то, что сейчас он беспомощно мямлил. Когда Блинков-младший добрался до так и не найденной гильзы, пришел с работы папа.

– Технический перерыв, – объявила мама. – Митек, разогрей папе ужин. Олег, не раздевайся. Сходи посмотри, что там за пулевые отверстия в окне.

– Может, заодно хлеба купить? – деловито спросил старший Блинков. Живя в такой семье, отвыкнешь удивляться.

– Если только булочку для Митьки, – по-прежнему морщась, ответила мама.

Едва ли стоило приравнивать булочку к боевой награде, но Блинков-младший немного повеселел. Похоже, не такие уж глупости он говорил! Но когда минут через двадцать семья собралась на кухне, мама начала громить единственного сына, как Петр Первый шведа под Полтавой.

Сначала старший Блинков доложил результаты своей экспертизы: дырочки действительно от пули, а калибр ее был семь и шестьдесят две сотых миллиметра.

– Конечно, на глазок, – скромно добавил папа. – Есть похожий калибр в западных странах: семь и шестьдесят пять. Их не различишь по пробоине.

Папиному глазу можно было верить. Он полтора года палил по афганским душманам калибром семь и шестьдесят две, а ему отвечали калибром семь и шестьдесят пять. Так что пулевых пробоин он повидал, как грязи.

– Иностранное оружие пока брать не будем: не в банкира стреляли, – сказала мама и посмотрела на единственного сына. – Калибр семь шестьдесят две, гильзу ты не нашел. Вывод?

– Надо еще поискать, – вздохнул Блинков-младший, понимая, что говорит не то. В маминых словах была подсказка, которую он так и не понял.

– Револьвер. «Наган» скорее всего, – ответил за него папа. – Ты ешь булочку-то.

Булочка не лезла в горло. Блинков-младший засыпался на детском вопросе: ну конечно, револьвер! (Если кто-то путается: револьвер – с барабаном, пистолет – без. Пистолет сразу выбрасывает стреляную гильзу, а у револьвера она остается в барабане. Ее нужно потом вынимать.)

– А почему «наган»? – спросил он.

– Потому что он был на вооружении с тысяча восемьсот девяносто пятого года до конца Второй мировой войны, – объяснила мама. – Представляешь, сколько их наделали?!

Блинков-младший представил. Русско-японская война, две мировые и одна Гражданская. Миллионные армии! И у каждого офицера – по «нагану». Конечно, не все потом угодили в переплавку. А сколько «наганов» прилипло к нечестным рукам, никто не знает.

– С бумажной трубочкой ты хорошо придумал, – подбодрил его папа.

Словом, разговор пошел специальный, сыщицкий. И вдруг мама сказала:

– Ну что ж, Митек, потренируйся.

Тон у нее был такой равнодушный, что оставалось только добавить: «Если тебе больше делать нечего».