Изменить размер шрифта - +
Потом опомнилась, да поздно было, мне эти твари на прощание такую характеристику выписали, что ее не то что по новому месту работы предъявлять, а и к уголовному делу подшить стыдно. Я уже подумывала к бабке в деревню удрать, да подружку старую встретила, Анджелку, та меня на путь истинный и наставила… Вот и стала я из Леночки Кольцовой Хопой-Чистоделкой, двадцать баксов за палку, сорок за ночь… Бодрюсь, хорохорюсь, а в душе-то все выгорело, иной раз той же Анджелке позавидуешь, что вовремя от передозировки гикнулась, не стала конца поганого спектакля дожидаться…

Нил подошел к ней сзади, положил руки на плечи. Хопа тихонько всхлипнула.

— А я вот дождалась. Приедет мой прекрасный принц и увезет в сказочное свое королевство… Ладно, все. Я рассиропилась, извини. Жрать сейчас будешь, или Гошу подождем?..

 

 

— Здорово, командир! Каким ветром?

— Здорово, амиго! Удивлен? Так уж вышло, добрые люди адресок указали, я тут немного с хозяином пообщался и вроде договорился.

Гоша медленно, со значением кивнул.

— Договорился? О чем?

— Да ты садись, прими стаканчик. Выпьем за добрососедство.

— Выпить-то выпьем, только я не понял…

— Гоша предложил мне свободную комнатку, занять.

— Девочек водить будешь?

— Жить буду.

От удивления Нил поперхнулся портвейном и закашлялся. Пришлось Гоше похлопать его по спине.

— Тебе что, жить больше негде?

— Представь себе.

— Пожар?

— Равносильно, амиго.

— Что же может быть равносильно пожару? А, так ты жил в том флигеле на Маяковского, который рухнул посреди ночи? По радио передавали.

— Нет, я жил на Ушинского в ведомственной однокомнатной квартирке.

— И что с ней стряслось?

— С ней ничего. Стряслось со мной, камрад Баренцев. Я ведь, хоть и занимал до недавнего времени должность старшего преподавателя в Корабелке, — по существу, тот же лимитчик, а когда лимитчика увольняют, он автоматически лишается и жилья, и прописки.

— Тебя уволили?

— Пинком под зад. И из института, и из партии родимой.

— За что? За аморалку, как тогда на Кубе?

— За стратегическую ошибку в планировании собственной жизни… Наверное, после того кубинского прокола мне надо было плюнуть на амбиции, в тальманы податься или в речники. Жил бы — горюшка не ведал. Так ведь нет — а престиж, а общественное положение? Вот и сунулся в вуз, хоть и понимал, что придется прогибаться во всех измерениях сразу. Зачем же еще брать на профильную кафедру человека без ученой степени, без педагогического стажа, без ленинградской прописки и с биографическим изъяном международного уровня, как не для затычки всех дыр? Кому лекции читать взамен заболевшего коллеги? Назарову. Кому писать доклад для международного симпозиума, на который в любом случае поедет завкафедрой, ни ухом ни рылом в проблеме не секущий? Проводить школьные олимпиады? На овощебазе гнилой лук перебирать два раза в месяц? Донорскую кампанию проводить? Подарки к Восьмому марта покупать? Портреты товарища Суслова на демонстрациях носить? По домам с урной для голосования бегать? Рисовать графики выполнения социалистических обязательств? Каждое лето и каждый сентябрь возглавлять так называемый «трудовой фронт», будто то, чем мы занимаемся в учебном году, за труд не катит? И при этом тянуть на себе половину плановой научной работы всей кафедры? Тому же Назарову, что естественно.

— Что неестественно, — возразил Нил, разливая остатки портвейна. — Как говорили мальчишки у нас во дворе, за одним не гонка, человек не пятитонка.

Быстрый переход