|
Мать была на гастролях в Венгрии, так что на похороны и разбираться с имуществом покойного вылетела бабушка. Вернувшись, она рассказывала странные вещи — будто бы, по словам очевидцев, самолет, на котором он отправился в свой последний полет, ни с того ни с сего пошел на снижение и снижался до самого соприкосновения с землей, после чего немедленно взорвался. Никаких видимых неисправностей комиссия, работавшая на месте катастрофы, по останкам машины не установила. В полку поговаривали, что в тот день подполковник был мрачен и сосредоточен.
Из небогатого оставшегося имущества бабушка взяла только фотографию мамы, которую обнаружила на его столе. Оформлять пенсию на Нила она не стала… — И вы до сих пор возлагаете на себя часть вины за смерть отца? — Вины?! Знаете, когда ваша путеводная звезда при ближайшем рассмотрении оказывается перегретым примусом, который брызжет вам в физиономию раскаленным вонючим керосином, возникающее чувство трудно назвать чувством вины… Теперь я даже рад, что развенчание кумира произошло в такой грубой, водевильной форме. А то вырастил бы из себя гориллу по образу и подобию… — Сама горячность, с которой вы это говорите, Нил Романович, свидетельствует, что в глубине души ваша оценка не столь однозначна. — Может быть… Мое нынешнее "я" тоже, знаете ли, дает мало оснований для ликования…
— И все такое… — насмешливым эхом отозвался Нил. — Очень порывалась навестить вас, но я рекомендовал пока воздержаться… — Она не настаивала, — утвердительным тоном произнес Нил, — Не настаивала, — подтвердил Евгений Николаевич. — Но передала вам этот сувенир, который, надеюсь, немного развлечет вас. Он протянул Нилу прозрачную коробочку, в которой находилось нечто уложенное в черный шелковый мешочек. — Трубка, — сказал Нил, развязав розовые тесемки. — Настоящая тосканская трубка… — И к ней баночка «Брукфильда». — Вы позволите?.. Нил откупорил жестяную баночку, похожую на те, в которых продают монпансье, и принялся набивать трубку. — Запах умопомрачительный, — заметил профессор. — Похоже, вы и в этом знаете толк. — Знал… Странно… У нас ведь все началось с трубки… Он очень любил трубку… — Отец? — озадаченно спросил Евгений Николаевич. — Отец? Какой отец? При чем тут отец?.. — А, я, кажется, понимаю, о ком вы… Следователь говорил мне, что среди вещей… ну тех, в вагоне… нашли курительную трубку. — Это его… Стенд с объявлениями, выставленный в вестибюле, осаждала плотная толпа, и он решил не толкаться, переждать немного. Вышел в факультетский дворик, заложил в рот сигарету, окинул окрестности ленивым взглядом — и замер, остолбенев… Она несла себя гордо, легко, почти не касаясь земли. Она была вся движение, полет. Ее замшевый пиджачок был распахнут, ветер играл ее клетчатым шейным платком, медными кудрями, плиссированным подолом клетчатой, в тон платку, юбочки. «Остановись, посмотри!» — неслышно, с сердечным замиранием взмолился он. Она остановилась. Посмотрела. Подошла. У него непроизвольно раскрылся рот. — Что ли нравлюсь? — с веселой улыбкой спросила она. От ее голоса закружилась голова. — Очень, — выдохнул он. — Ты тоже ничего. Он посмотрел на нее недоверчиво и чуть обиженно. Закончив девятый класс колобком, в десятый он пришел Аполлоном — крепко и в нужном направлении ударил запоздалый гормональный сдвиг, — но одноклассники воспринимали его инерционно, да и сам он никак не мог обвыкнуться в своем новом стройно-долговязом естестве, глядя на себя и на мир глазами толстого мальчика, привычного отнюдь не к комплиментам. |
