— Ах, тише, тише, — зашипел лысый, делая страшные глаза. — Ну, сто двадцать, но это крайняя цена…

И торопливо отслюнил двенадцать красненьких червонцев.

— Спрячьте, спрячьте… — торопливо прошептал он и неожиданно громко крикнул:

— А с эльзевиром в кассу! В кассу!

Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и положил бумажку на блюдечко перед кассиршей.

— Вот… — Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула.

— Сумма прописью, число и подпись! — отрезала она.

— Что?

— Здесь, здесь и здесь! — Она быстро поставила галочки в трех местах.

Нил отошел к подоконнику, достал из портфеля ручку, посмотрел в отмеченное галочкой место — и не поверил своим глазам. Ему причиталось триста шестьдесят рублей…

«Спокойно, спокойно! — внушал он себе, идя по Литейному. — Я взрослый, разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне голову… Еще через квартал — сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а четыреста положу на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад, по нему через год выдают три процента годовых. Это будет… это будет двенадцать рублей! Ни за что ни про что — целых двенадцать рублей!..»

Но он струхнул идти в сберкассу — а вдруг еще спросят, откуда у него такие деньги, заставят принести справку от родителей? Вместо этого он отправился в кафе-мороженое, лихо заказал двести граммов ассорти с двойным сиропом и сто пятьдесят граммов сладкого шампанского — не столько потому, что так уж хотелось вина, сколько из желания этим отважным жестом как-то компенсировать в собственных глазах трусость, проявленную у дверей сберкассы. Толстая буфетчица в кокошнике окинула Нила оценивающим взглядом, неодобрительно хмыкнула, но заказанное налила. От сладкого и шипучего вина немного закружилась голова, стало легко, и сегодняшний проступок показался Нилу совершенно пустячным.

«Безсознательнаго» все равно никто не осилил и не осилит никогда, а вторая книжонка и вовсе такая серенькая, невзрачная, никому не нужная… Если подумать, то вообще чудо, что ее до сих пор не выкинули на помойку, не сдали в макулатуру.

Зато теперь сослужила добрую службу. Теперь у него есть огромные деньги, которые надо как можно скорее спрятать как можно глубже в письменный стол. А завтра… завтра он станет владельцем роскошной трубочки фирмы «Данхил»…

Бабушка стояла на кухне и молча смотрела в окно. Нил подошел сзади и слегка приобнял ее.

— Ба, как у нас насчет-покушать, а?

— Тише…

Она повернула к нему лицо. Он удивленно заморгал, впервые увидев слезы на этом морщинистом лице.

— Ты что, бабушка?

— Бабуленька умерла…

В придачу к трубке он получил от Васютинского кожаный мешочек для нее и-за отдельную плату — набор ершиков для чистки. Эту трубку он носил на каждую консультацию, на каждый экзамен. Обратил на себя внимание многих, но рыжая красавица, ради которой, собственно, все и затевалось, так ему и не встретилась.

Может быть, передумала поступать или — что казалось совсем невероятным — завалила экзамены…

— Вот ведь как бывает, — задумчиво проговорил профессор. — Ведь эта мимолетная девушка практически сотворила из вас филолога и трубочника, предопределила, можно сказать, все последующие переплетения судеб, приведшие, в числе прочего, и к нынешнему нашему разговору, а мы даже имени ее не знаем…

— Отчего же? — Нил улыбнулся. — Она, конечно, тоже поступила, и потом мы несколько лет встречались чуть не каждый день.