— Вы пытались объяснить человеку нечто такое, что находится вне зоны его понимания, — заговорил у нее за спиной историк. — Это как… пытаться объяснить зулусам законы развития цивилизованного общества. Они живут вне этих законов и поэтому понять их не смогут никогда…

Почему-то сравнение Павла Степанова с зулусом Ингеборгу задело, но она не могла сказать об этом историку. Поэтому она сказала:

— А чем плохи зулусы? Я вас уверяю, что им так же нужны наши цивилизованные законы, как нам их ритуальные танцы.

— Вот-вот! — подхватил Валерий Владимирович таким тоном, как будто она сказала ему что-то очень приятное и необыкновенно умное. — Люди вроде этого Степанова никогда не поймут нас просто потому, что они вообще не способны ничего понять, кроме курса их драгоценного доллара. А мы никогда не сможем понять их потому, что нам нет дела до курса доллара, мы живем в совсем другом мире. Духовном. Тонко организованном.

«Тем не менее, — подумала Ингеборга желчно, — ты почему-то работаешь именно в этой школе, где зарплаты вполне сравнимы с зарплатами в небольшом, но процветающем банке. Почему-то ты не пошел на работу в среднюю школу деревни Хрюкино объяснять хрюкинскому подрастающему поколению, что такое мышление на третьем уровне. Несмотря на все твое презрение к „зулусам“ и курсу доллара».

Тонко организованный Валерий Владимирович выждал некоторую паузу и затем предложил задушевно:

— А не пойти ли нам с вами сейчас куда-нибудь поужинать, Инга Арнольдовна? Ужин-то мы заслужили. Как вы думаете?

— Спасибо, — сказала Ингеборга и выволокла из шкафа целую стопку совершенно ненужных ей тетрадей. — Боюсь, что свой ужин я пока что не заслужила. Спасибо.

Историк поднялся из-за стола, прошелся по комнате и остановился у нее за спиной, сунув руки в карманы.

От нее хорошо пахло — какими-то соблазнительными духами, но тонко, едва ощутимо. Валерий Владимирович не любил резких запахов. Они его почему-то пугали. Ровно подстриженные блестящие волосы на шее загибались концами внутрь. Талия, попка, ножки — все замечательно.

И чего она выламывается? Что пытается изобразить? Мужа у нее нет и не было никогда, это Валерий Владимирович установил сразу, как только она появилась в школе. Живет одна.

Никто ее не встречает и не провожает.

А какая бы из них получилась замечательная пара — историк и литератор, как в каком-нибудь хорошем старом фильме!

В старых фильмах умели показывать учителей так, что они вызывали уважение и глубочайший душевный трепет. По крайней мере у Валерия Владимировича. Ему нравилось думать, что он пошел работать в школу из-за фильма «Доживем до понедельника», в котором Вячеслав Тихонов как раз представлял очень тонкого историка.

— А может, все-таки поужинаем? — спросил Валерий Владимирович, пристально глядя ей в шею, и откашлялся. — Заодно поговорили бы про Ивана, о котором вы так печетесь. Все-таки я у них воспитатель, кроме того, давно работаю и могу кое-что вам подсказать. — И он осторожно взял Ингеборгу под локоток.

Она обернулась. В глазах у нее плескалось веселое недоумение. Локоток как-то на редкость уместно угнездился в ладони Валерия Владимировича. Ему так показалось.

— Соглашайтесь! — попросил он добродушно. — Всего один ужин!

«В конце концов, я ничего не теряю, кроме времени, которого у меня и так полно, особенно по вечерам. — внезапно подумала Ингеборга, чувствуя сквозь ткань водолазки ласковое, но решительное прикосновение историка. — Ужин? Ну и черт с ним, пусть будет ужин, даже в компании Валерия Владимировича. Чем он уж так особенно плох? Ничем он не плох, скорее даже хорош, а дома все равно никто не ждет».