Фрида посмотрела на часы. Ей уже пора уходить. Через сорок пять минут она должна сидеть в красном кресле и слушать Джо Франклина, наблюдать за ним, проявлять к нему внимание, пытаться разговорить его. Она почувствовала, как по телу прошла дрожь. Ее неожиданно посетила мысль, что люди в списках Роберта Пула, нуждаясь в помощи, были его пациентами.

Но сейчас его у нее не было. Он не вернулся, и она осталась здесь одна, в этой сырости, и боли, и холоде; ветер снаружи был таким же яростным, как и ветер, бушевавший у нее в голове. Мысли кричали и метались. И еще ее мучил голод. Картофель съеден. Газ весь вышел. Сегодня утром она размешала бульонный кубик в холодной воде и проглотила соленые нерастворившиеся комочки. Ей немедленно захотелось срыгнуть. Губа уже более-менее зажила, но когда она посмотрела в зеркальце, сморщенный шрам показался ей похожим на презрительную усмешку. Ему это не понравится. И еще ей показалось, что от нее пошел дурной запах, хотя она по-прежнему отчаянно терла твердым куском мыла и кожу, и одежду, висевшую на промокших канатах вокруг каюты. Ничего не сохло как следует.

Сколько времени уже прошло? Она достала свой календарь с деревьями, поднесла к окну и, щурясь, посмотрела на него. Больше половины февраля, но она, кажется, перестала вычеркивать дни. Возможно, уже наступил март. Возможно, уже пришла весна: желтые нарциссы, лопающиеся почки и теплое солнце. Она так не думала. Не чувствовала приближения весны.

Но времени прошло слишком много, даже если сейчас еще февраль. Двадцать восемь дней в обычный год, двадцать девять – в високосный. Может, сейчас високосный год? Если так, то по традиции девушки могут делать предложение мужчинам. Но нельзя сделать предложение мужчине, которого нет. Одна. Одна в целом мире, полном жестоких и чужих людей, людей с фальшивыми улыбками. Что он говорил ей? «Я всегда буду возвращаться. Если я не вернусь, ты поймешь, что меня схватили». Он целовал ее в лоб. Такой мужественный. Она тоже должна быть мужественной. Она должна продолжать дело без него и совершить то, что хотел совершить он. Она – фитиль, и он зажег ее; она – бомба, и он включил обратный отсчет. Вот и все, что осталось.

После Джо пришла Элисон – актриса, которая два года назад, в возрасте сорока трех лет, оказалась во власти острого, парализующего страха сцены. Она ходила к гипнотизеру, затем к целителю, потом к когнитивному психотерапевту и вот теперь опустилась в кресло в кабинете Фриды, где и сидела, сжавшись в комок, стиснув кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и пыталась разобраться, почему же ее охватывает такой страх.

Последний утренний сеанс был с мужчиной средних лет по имени Гордон, который говорил шепотом, прикрыв ладонью рот, словно стыдился самого себя.