— Вы не скажете ей о ленте… если она не знает?

— Я проверну все это крайне осторожно, — пообещал я. — Может быть, она еще на студии?

— Я сейчас узнаю.

Елена направилась к телефону, а я допил свой мартини. Позвонив, она вернулась и села на диван.

— Ее там нет. Но у меня есть ее домашний адрес.

Она протянула мне листок бумаги с подробно записанным адресом.

— Отлично! — одобрил я. — Может быть, заскочу к ней поздороваться.

— Прямо сейчас? — спросила она.

Я взглянул на Елену. Глаза ее были влажными и слегка блестели. Она вытянула губы в ожидании, а черный пеньюар показался мне даже еще более иллюзорным, чем раньше.

— Ну… — сказал я.

Она придвинулась ближе.

— Я сама немного напугана, Макс, — тихо сказала она, проведя пальцами по моим губам. — И мне будет ужасно одиноко, если ты покинешь меня прямо сейчас.

— Я тоже так думаю, нет никакой необходимости торопиться к Доре, — сказал я. — В конце концов…

Ее губы прижались к моим, и конец фразы повис в воздухе. Обычно я люблю поговорить, но сейчас не возражал против того, что меня прервали. Ее рот касался моего. Она прильнула ко мне, и из глубины ее горла вырывались приглушенные звериные звуки. Я почувствовал, как она впилась ногтями мне в спину.

Через мгновение она ослабила хватку, уперлась ладонями мне в грудь и оттолкнула меня. Ее рот был слегка приоткрыт, взгляд — мечтательный. Она тяжело дышала.

— Макс…

Я поднялся, оттянул книзу узел галстука и расстегнул воротник.

— Да?

— У меня такое чувство, что я начинаю видеть новый смысл своей жизни — с тобой в качестве центральной фигуры.

— Как славно, — пробормотал я. — Я отлично смотрюсь в любом ракурсе — знаешь, как в театре, где сцена находится посреди зрительного зала.

Ее рука скользнула под мою распахнутую рубашку, и она провела пальцами по моей груди.

— Откуда мне знать, если огни рампы потушены?

Чувства начали наигрывать на ксилофоне вдоль позвоночника.

— Но ведь горит свет.

— Я так и знала. Что-нибудь обязательно неладно.

Она встала с дивана и прошла через комнату к выключателю около двери.

— Почему ты не снимешь рубашку? Здесь так жарко!

Я понял, что, прежде чем полегчает, станет еще жарче. Я тоже встал и скинул рубашку.

— Мог бы предложить то же самое тебе, — сказал я.

Она озорно улыбнулась. Выключатель щелкнул, и комната погрузилась в темноту. Я снова опустился на диван и стал ждать. Послышались шаги, и она остановилась передо мной.

Зашуршал шелк. Она сбросила пеньюар и выпрямилась. Ее тело мерцало белизной в отраженном свете, падающем из окна. Ноги у нее были длинные, чувственной формы. Округлые бедра переходили в высоко расположенный таз, а тот — в узкую талию, которой я восхищался при первой встрече. Ее груди были полными и высокими, розовые соски — твердыми и заостренными.

Она подняла руки и взъерошила свои волосы, медно блестевшие в слабом свете.

— Я… Мне надо идти, — слабо проскрипел я. — В конце концов, нам предстоит сражение, и…

— И?.. — мягко спросила она.

Я мужественно боролся, стараясь придумать хотя бы одну уважительную причину, из-за которой мне следует уйти, но, к счастью, потерпел поражение. Разумеется, нужно было сделать очень многое, и нам действительно предстояла самая настоящая битва. Но в конце концов, существует ведь исторический прецедент, когда боец по пути к месту сражения задерживается, чтобы восстановить силы.