|
Или же он уехал в Ки-Уэст, ловить большую рыбу под названием марлинь вместе с Папой Хэмингуэем, одним из главных своих почитателей? Или же находился в Нью-Йорке, любимом своем городе, где мог затеряться любой человек?.. Там он мог пойти пообедать с Уолтером Уинчеллом в «Сарди», или же пообедать с Фрэнком Синатрой в клубе «Журавль», или же посетить ресторан самого Джека Демпси на Таймс-сквер и сидеть там за почетным столиком для бывших тяжеловесов, распивая напитки, покуривая сигары и раздавая автографы под боком у легендарного Демпси.
— Знаешь, что такое настоящая «знаменитость», малыш? Это когда тебе платят и платят, просто ни за что, до конца твоей гребаной жизни. Когда в 1919 году Демпси впервые выиграл чемпионский титул, он потерял вкус к боксу. К рингу. К болельщикам. Даже к лозунгу, который они выкрикивали: «Победа для чемпиона!» И Бывший Спортсмен от души восхищался своим приятелем, тоже бывшим чемпионом, правда, в спорте более мужественном и более опасном, а потому более основательном, чем бейсбол. Ему чертовски нравился этот Демпси, с обвисшей, точно у старого слона, кожей, огромный, жирный, подмигивающий и посмеивающийся — Эй, а я сделал это! Великий Демпси! Блондинка Актриса не ревновала Бывшего Спортсмена, снисходительно относясь к его мальчишеской привязанности к крутым парням. Блондинка Актриса и сама была не прочь разделить с ним эту привязанность. Сколько часов, наполненных суетой и треволнениями, понадобилось для того, чтобы подготовить Блондинку Актрису к этому знаменательному событию! Она приехала на Студию ровно в два, опоздав при этом на час. Явилась в слаксах, простом жакетике и парусиновых туфлях на плоской подошве. Она приехала на Студию, даже не удосужившись накраситься, только тронула губы помадой. Ни бровей, ни ресниц! Она еще не приняла полюбившийся за последнее время бензедрин, а потому пребывала в кислом расположении духа. Платиновые волосы были убраны в конский хвост, и выглядела она лет на шестнадцать — этакой хорошенькой, но вполне заурядной выпускницей средней школы в Калифорнии с необычайно развитым бюстом. — Почему, черт возьми, я не могу быть собой? — жалобно спросила она. — Хотя бы раз в жизни! Ей нравилось веселить низший студийный персонал. Нравилось слушать, как они хохочут, видеть, что и она нравится им. Мэрилин одна из нас. Она великая женщина. От внимания наблюдателей не укрылось, что временами она была готова отчаянно добиваться дружбы и преклонения со стороны парикмахеров, гримеров, костюмерш, операторов, осветителей — целой армии сотрудников Студии, к которым обращалась только по имени, к примеру: Ди-Ди, Трейси, Уайти, Толстушка. И это безумно нравилось нашей Мэрилин! Она дарила им подарки. Что-то из своих вещей, тоже подаренных, или же покупала специально. Она щедро раздавала им контрамарки. Она никогда не забывала спросить, как здоровье чьей-нибудь матери, прорезались ли у ребенка зубы мудрости, как доживает чей-то там щенок коккер-спаниеля, расспрашивала об их любовных похождениях, которые казались ей куда более захватывающими и занимательными, нежели собственные. И чтобы я не слышал больше всех этих гадостей о нашей Мэрилин! Иначе вобью твои долбаные зубы прямо в твою долбаную глотку! Она единственная из всех них — человек. В день премьеры с полдюжины ловких и опытных рук занялись Блондинкой Актрисой. Ей вымыли волосы шампунем и сделали перманент, выбелили потемневшие корни перекисью — такой мощной и вонючей, что пришлось обмахивать Блондинку Актрису веером, иначе бы она непременно задохнулась. Затем снова вымыли волосы, разделили их на пряди и накрутили эти пряди на огромные розовые пластиковые бигуди. А потом посадили под ревущую сушилку и опустили ей на голову прозрачный шлем, точно собрались лечить электрошоком. Кожу на лице и шее распарили, затем охладили и покрыли густым слоем крема. |
