Скид перемахнул гряду кочек, метров сто пролетел по воздуху в ореоле из грязевых брызг и ухнул вниз, зарывшись носом в трясину. Руль едва не вырвался из рук Кратова, сиденье довольно чувствительно наподдало в зад. Рыча от ненависти, Кратов привстал в стременах и попытался вытолкнуть машину из зловонного бурого месива. Нога его не встретила сопротивления и разом погрузилась по колено. Скид опасно накренился и натужно взвыл. Из— под его салазок летели жирные комья. Кратов выругался самым безобразным ругательством, что пришло на ум, зажмурился и завалился назад. Сейчас он опрокинется к чертовой матери, утопит транспорт и, по всей вероятности, окажется в самом неприятном положении за все время пребывания на Эльдорадо… даже более неприятном, чем первый бой с Риффом Ниже Нуля, когда он вообще ничего еще не смыслил в тактике ведения поединков… ногу ему выпростать явно не удастся, зато увязнет и задница, и ему придется лечь навзничь, раскинуть конечности, лежать без движения, таращиться в мутное небо и считать секунды до того момента, пока на него не набредут загонщики. И хорошо, если зыбь не расступится под ним до прибытия помощи. Либо же ему посчастливится, и скид выдерется из гнусного вязла, а заодно вынесет и седока, и тому повезет обуздать машину прежде, чем она влопается снова… Скид затрясся, как в лихорадке, но, кажется, освободился. Кратов открыл глаза — и ничего не увидел. Потом сообразил в чем дело, смахнул рукавом грязь с полумаски и, взревев, как дикий зверь, чувствуя, как хрустят сухожилия в прихваченной ноге, как трещит позвоночник, немыслимым усилием вернулся в седло. Все это время скид, рискованно загребая левым бортом, чертил по болотному киселю, где мерзко-бурому, а где и трупно— зеленому, широкую дугу… Кратов выправил машину, привел в действие сенсоры высоты (голубая пипка под рулем), хотя у него создалось серьезное подозрение, что они отказали, а то и отродясь не работали. Все проделывалось в большой спешке, потому что гряда кочек, которую он только что перевалил, уже снова надвигалась.

Скид отвернул в самый последний момент.

Кратов перевел дух. В ушах звенело, и в этом не стихающем звоне таяло эхо брошенных в небеса богохульств. В сапоге хлюпало. Казалось, грязь просочилась не только под одежду, но и под кожу. Ничего так не хотелось, как окунуться в бассейн с чистой, слегка подогретой, подсвеченной изнутри водой… просто в ванну… а хотя бы и под душ…

Машина старательно воспроизвела скрытую в курившемся тумане складку рельефа: сначала вздернула нос, затем клюнула и уж после всего, исполнив свой долг до конца, опрокинулась кверху днищем. Кратов, как раз в этот момент подгадавший со вдохом, втянул в себя добрую порцию болотной жижи. Его тотчас же стошнило на себя… Скид, укрывший его, словно гробовая крышка, ходил ходуном. Ослепший, оглохший и осатаневший Кратов барахтался в этом дерьме, не имея ни опоры, ни сил, и чувствовал, что тонет.

«Только не здесь. И не так».

Под распяленными ладонями, под коленями не было и намека на твердь Метры, десятки метров слабо пружинящей волокнистой дряни. Наполовину состоящей из воды, на четверть — из древней торфяной взвеси, и еще на четверть — из полусгнивших останков таких вот безмозглых придурков, что ищут приключений на свою з-з-задницу!.

«Господи, не сейчас!»

Кратов с трудом сумел перевернуться на спину — прелая жидкость хлынула за шиворот. Содрал с лица никчемную, в три слоя покрытую грязью маску. Намертво вцепился в нависший над головой руль, забросил ноги в стремена. Застыл в этом положении, словно муха в паутине. Скид не собирался тонуть — значит, он не даст утонуть и незадачливому наезднику.