|
Открытая коробка простояла на столе Уды несколько дней главным образом потому, что Давина, к которой Уда обратилась за указаниями, не знала, что с ней делать. Почему она не обратилась в полицию, когда Уда открыла коробку? Потому что сестры выглядели бы убийцами, объяснила Давина. Полиция не видела в них подозреваемых, но если бы они предъявили эту посылку, а в ампулах оказался бы действительно яд, их бы сочли виновными. Но когда Уда обнаружила, что одна ампула вскрыта и пуста, они запаниковали.
Почему они не отправились в полицию, когда обнаружили пустую ампулу, поинтересовался Бер. И Давина ответила, что если полиция сомневается даже в наличии посылки, то страшно подумать, что бы они решили, увидев использованную ампулу, когда днем позже было обнаружено тело Эмили Танбалл. Вот они и решили не выбрасывать улики, но и не заявлять о них. Они виновны в сокрытии этой попытки вовлечь их в цепь убийств, да! Но если бы Уда отравила Эмили, она никогда бы не оставила улики дома. Потом Энтони Бер вызвал Честера Малкужински, но тот не явился. Этот человек, сказал ушлый адвокат, был родным братом Эмили. Он мастерски намекнул, что его разыскивают в Нью — Йорке по подозрению в мошенничестве и вымогательстве. Повестка с вызовом в суд была отправлена во Флориду, но Честер исчез, несмотря на то что Уда Савович обвиняется в убийстве его сестры. Его показания могли бы помочь следствию, но почему его не могут найти? И как он поступил бы с ампулами, которых доктор Миллисента Хантер не. делала? Он мог бы послать их по почте. Даже две тысячи лет назад, когда появился первый ушлый адвокат, Цицерон, когда в конце заключительное слово сначала брало обвинение, а потом выступала защита, перевес оставался на стороне обвинения; но сейчас, в марте 1969‑го, в Холломене, штат Коннектикут, это не имело никакого значения. Хорри Пинкертон аргументированно и разумно требовал обвинительного приговора, ссылаясь на плохие отношения между сестрами Савович и погибшей, на возможность подлить яд в графин с водой и на наличие двух ампул — одной полной, второй пустой — в рабочей комнате Уды Савович. Энтони Бер с готовностью признал, что обстоятельства могут быть трактованы не в пользу Уды Савович, но обвинение не привело веских доказательств. Все обвинение построено на двух ампулах с тетродотоксином, который на определенном этапе был извлечен руками доктора Миллисенты Хантер, — но где здесь руки Уды Савович? Адвокат подвел крошечную женщину к присяжным, чтобы они смогли рассмотреть ее руки с близкого расстояния: крошечные корявые пальцы, которые сотрясала дрожь. Это было удачным ходом: дать двенадцати хорошим людям посмотреть в ее маленькие глаза — бусинки, понять, насколько она мала и как жалко выглядит. Уда не допустила ошибки и не стала изображать умственно отсталую; она выглядела ошеломленной, сбитой с толку и очень, очень испуганной. Бер расписал историю их жизни, дорогу через Альпы, в которую они пустились, когда им было двенадцать, и закончившуюся в Триесте в четырнадцать. Он поведал о Давине, использовавшей сестру как прислугу, но никогда, никогда не забывавшей заботиться об ущербной близняшке. Он был честен относительно роли Чеза Держински, или Малкужински, заставлявшего Давину быть приманкой, запирая и мучая Уду, если первая не повиновалась. Адвокат спрашивал присяжных, почему, найдя приют и обретя респектабельность, о которых мечтали, сестры должны потерять достигнутое, будучи обвиненными в убийстве? Мотивы, которые Хоррас Пинкертон пытается изобразить крайними и непреодолимыми, не более чем притирка, возникающая между женщинами в житейских ситуациях. Альтернативой было бы рассмотреть Эмили как орудие ее брата Честера в возможном раскрытии былых делишек в Нью — Йорке. Но зачем Эмили ставить под угрозу благополучие ее подозрительного и хитрого братца? Сестры Савович были представлены беженками, спасающимися от коммунизма, а сама Уда — бедной маленькой женщиной без способностей и злого умысла. |
