Так что сейчас, в ночь празднества, она выбралась из дома. Наблюдала. Надеялась.

Тотема у нее не было, поэтому она и маски не имела. Во всяком случае, приличной маски. Но она сбегала к фабрике, где когда‑то производили пластик, набрала там на пустыре белой глины и втерла ее в свои короткие волосы. Она крутила и расправляла намазанные вихры, пока они не встали торчком, как иглы дикобраза. На щеки и на виски она тоже наляпала глину – белые стилизованные мазки делали ее похожей на уличный вариант какого‑нибудь знаменитого певца.

Но, глядя на себя в осколок зеркала, Джори решила, что больше всего она напоминает старый засохший чертополох, который вот‑вот сломается от ветра. Ну и наплевать. Все равно теперь на ней что‑то вроде маски.

И потом, у нее же есть фетиш.

Риция сказала, что для приманки тотема необходимо иметь фетиш.

– Возьми пластиковый мешочек, – поучала она Джори, – и набей его всем, чем ты дорожишь. Надо собрать все, что дает о тебе представление, помогает понять, что ты – это ты. Тогда тотем сразу найдет тебя, стоит только его кликнуть.

Риция была двумя годами старше Джори. Высокая, привлекательная девушка с кожей цвета кофе мокко, она имела настоящую работу – шесть часов в неделю служила в ресторане в одной из башен. Наблюдала в кухне за конвейером, подающим блюда, смотрела, чтобы компьютер чего‑нибудь не напутал.

– Тетушка говорит, что никаких тотемов на самом деле нет, – сказала Джори. – Она говорит, что празднества устраивают мундиры, чтобы мы не слишком впадали в отчаяние.

– Откуда она это знает? – рассмеялась Риция. «Как будто если человек стар, то он уже ничего не смыслит», – подумала Джори.

– Но это и не значит, что он прав! – возразила Риция, она хорошо знала Джори и сразу догадалась, о чем та подумала.

Для своих фетишей Джори взяла водонепроницаемый пакетик от лекарств, в него она запихала малюсенькую книжку про речных животных, которую стащила из библиотеки, конский волос, выдранный из головы куклы, которую ей когда‑то подарила тетушка, три деревянные пуговицы, найденные на улице, состриженные ногти, обрезок блестящего металла, про который один паренек клялся, будто это осколок космического шаттла, и она в обмен на металлическую полоску отдала ему два продуктовых талона и кусок искусственной замши, а еще в пакет были спрятаны останки разной живности: перышко голубя, блестящая хрупкая спинка таракана, засушенный крысиный хвост. Она вовсе не хотела, чтобы кто‑нибудь из этих животных стал ее тотемом, просто они составляли часть ее жизни – над яркой ситцевой заплаткой, например, она недавно проливала слезы, кусочек листа алоэ ей как‑то подарила Риция, а главным ее сокровищем был шарик кошачий глаз, который, по словам тетушки, раньше принадлежал, ее отцу.

Интересно, какой же тотем клюнет на ее фетиши, если тотемы и в самом деле существуют?

Крепко сжимая драгоценный пакетик, Джори не отводила глаз от всё еще пляшущих дикарей. Они выписывали спирали между кострами, а их инструменты дико грохотали, и хотя теперь этот грохот напоминал музыку, такая музыка была совершенно незнакома горожанам. А танцующие еще и пели – без слов, но смысл этого вызывающего, даже свирепого напева угадывался ясно.

У Джори от этого пения загудело в голове – гул был не противный, скорее, даже приятный. А затем она почувствовала что‑то странное – будто по спине у нее забегали мурашки. Ее друг рассказывал ей, что ощутил такое, когда наступил однажды на провод, и сейчас она подумала, что, наверно, испытывает то же самое.