К нашему с Ленни внезапному появлению компания отнеслась вполне доброжелательно. Суровый доселе Владлен заулыбался и даже слегка разрумянился, отчего стал походить на подтаявшего деда Мороза. — «Ситдаун, доча». — похлопал он на место подле себя. — «О, май гад. Как похож на мой деда Урхо!» — прошептала мне Ленни. — «Ну, не совсем гад» — сострил я не то, чтоб удачно. Изрядно поддатый Устиныч, что называется: «Снял тапочки и полез в душу».

Не без труда повернувшись к нам, с легкой слезой в голосе он стал причитать: — «Ребята мои дорогие, смотрю я на вас и душа рыдает. Вы же классика — Рома и Юля, Орфей и Эвредика, вечный сюжет». — Он бы еще чего наговорил, но мужика захлестнули эмоции и он всхлипнув, с влажным носом полез целоваться. Полез естественно не ко мне. Ленни, прижав к груди сжатые кулачки, со смущенной улыбкой попыталась спрятаться за моей надежной спиной. Спасая свою Сюзанну от расчувствовашегося старца, я сам бросился в его благоухающие объятья. — «Устиныч, стихи почитаешь? Что — нибудь из классиков, свои например». — пришёл нам на помощь Семен

Бронислав Устиныч окинул публику вмиг прояснившимся взором. — «Вальдамир!» — боцман вскинул голову с благородством достойным предводителя уездного дворянства. — «Алене, если затрудниться с пониманием все поясню сам». — «На языке Шекспира и Бернса?» — догадался я. — «Именно!» — не без вызова подтвердил седоусый стихотворец, приняв позу Наполеона на берегу Святой Елены. — «Поэма в белом верлибре» — посуровев лицом и голосом провозгласил декламатор. — «Раскинулся залив широкий» — «Раскинулся залив широкий, на много милей врезался он в землю! От брака с солнцем и луной полярной рожден им был на побережье город».

Тут я живо представил себе картину, как на некое побережье ползет на четвереньках, хронически нетрезвый мужчина с роковой фамилией в паспорте — Залив. Мужчина обременен огромным животом. Несчастный басом стенает и охает, явно собираясь рожать и не каких — то там мальчиков, девочек, а целый город! Несколько смущала проблема отцовства, кто же собственно из двоих небесных полярников — луна или солнце собирается отвечать за содеяное.

— «Яай шеонер икке! Я не понимай!» — забеспокоилась Ленни. — «Я тоже».- поспешил успокоить я девушку. Тут зазвучали патриотические мотивы, правда уже не в белом, а скорее в военно — морском верлибре — «В борта союзного конвоя, торпеды крупповский металл, вгрызался хищно, за собою надежды он не оставлял. Но след пиратской субмарины не растворялся в глубине — качались траурные пятна на русской северной волне!» Вот это уже лучше, народу должно нравиться. «Глубине — волне», даже как-то захлестывает. — «Йа, таккь. Я понимай. Cтихи про война с Гитлер. Итс ноу бэд. Этто не плохо». — подтвердила мое впечатление Ленни.

Далее последовали производственные сонеты аля Шекспир: — «Постыла жизнь и незачем стараться достоинства хоть каплю сохранить.