Почву готовил даже. Но вместо всяких уговоров я согласился сразу, застав врасплох Владимира Степаныча.
— Ты уверен, пацан? — даже переспросил он.
— Спасибо, что оставили меня в зале. Это важно.
Я поднялся из-за стола и пошел на выход, заверив, что послезавтра буду на тренировке и попытаюсь оправдать возложенные на меня надежды.
— Давай, Боец, всего хорошего, а я перед Зауром сам тебя отмажу, ну, по крайней мере, попробую. Глядишь, и правда что получится из тебя годное…
* * *
Разговор с тренером заставил крепко задуматься. Я вообще-то предполагал, что если стану качественно делать работу для группировки, то очень скоро меня заметят и захотят взять в оборот. Все эти тренировки, зал и прочее — это была, по сути, лишь производная от более банальных дел в виде зарабатывания для кладбищенских бабок. Разумно, что если кто-то из пехотинцев выделялся, то его брали в оборот. И отчего-то мне думалось, что разговором с глазу на глаз между Зауром и Степанычем тут не отделаешься.
Впрочем, это если и будет, то потом. Сейчас же я на всех парах мчался на площадь Ленина, потому что опаздывал на свидание со Светкой.
Опаздывал! Нехорошо опаздывать, когда сам же назначаешь время. Так задержался в зале, что у меня даже не было возможности заскочить в цветочный магазин, чтобы прийти на свидание с розами. Поэтому, высаживаясь из тачки, которую поймал, я приметил лоток с мороженым. С пустыми руками идти к девушке — это не комильфо, и мороженое в жаркий день — самое то, чтобы исправить отсутствие цветов.
— Мне два пломбира, будьте так добры, — бросил я продавщице, кладя перед ней смятую купюру.
— Сдачи нет, молодой человек, — сказала женщина, не торопясь брать деньги. — Можете сходить разменять.
— Сдачи не надо, — я отмахнулся, времени-то было — без трех минут.
Она взяла купюры, проверила, вытянув деньги перед собой на просвет. Видимо, из-за моей щедрости у продавщицы подозрения возникли. Я же, когда она закончила свой ритуал, побежал к памятнику вождю пролетариата, на плечах которого сидели голуби. Кто-то повадился кормить птиц крошками хлеба, от того бронзовый Ленин представлял собой жалкое зрелище, обложенный птичьим пометом. Коммунальным службам пока что не было дела до состояния ростовской достопримечательности.
Светка уже стояла под памятником и была занята тем, что читала книжку в мягком переплете. Вся такая сосредоточенная, в очках, как училка. Хотя для училки она слишком красива и изящна. Читала она быстро, пока я шел к памятнику от лотка с мороженным, она несколько раз перевернула страницу. Сама книжка была бережно упакована в газетку. Но книжка здоровая, до конца далеко. А я обратил внимание на моднявые лосины девчонки — те отливали кислотным цветом. Знала она, как себя подать, чтобы мужчины не могли отвести от нее взгляд. Вон мужичок, выскочивший из автобуса на остановке, аж голову свернул, ее разглядывая.
— Света, привет, — я подошел к ней, пряча за спиной два стаканчика мороженого.
Она вздрогнула от неожиданности, подняла взгляд, расслабилась и, закрыв книжку, спрятала ее в сумочку.
— Привет, — девчонка смущенно улыбнулась, пытаясь понять, что это я руки за спиной прячу.
— А я нам мороженое взял, — я вытащил руки из-за спины и протянул один из стаканчиков ей. — Угощайся.
— Сереж, — она закатила глаза. — Вот ведь, я вообще-то на диете!
— Да ладно тебе, вкусное. Ну, или я съем два, — я делано плечами пожал.
— Ладно, давай сюда! Обойдешься!
Она выхватила у меня вафельный стаканчик. Глазки ее блеснули, видно, давно без сладкого. |