И вот тут у тренера буквально глаза кровью налились. Он аж подпрыгнул, в прыжке повернулся и на меня пошел. Кулаки сжал, желваки на челюсти ходят туда-сюда.

— И какого, прости господи что скажешь, х*ра ты это сделал? — заорал он, остановившись в паре сантиметров от моего лица. — Ты потом будешь пацанов на турнир по боям выводить? Ты?

Я молчал, понимая, что спорить тут бесполезно. Тренер продолжал накаляться.

— Может, раз ты мои слова и меня не во что не ставишь, то тренировать тоже будешь сам, а Боец?

С этими словами он начал с себя свисток снимать, который на шее висел на веревочке. Сняв, попытался на меня надеть. Злющий, как черт.

— Владимир Степаныч, не стоит, — как можно более спокойно проговорил я и попытался увернуться, чтобы он свисток не повесил мне на шею.

— Не стоит, Боец?! А как надо?

— В следующий раз будем делать ровно так, было вами велено, — заверил я, цепляясь за последний шанс успокоить тренера.

— Не будет следующего раза, Боец! — проскрежетал Степаныч. — Вон дверь, прямо сейчас разворачивайся, вали отсюда. Это мой зал, мои методы, и никто не будет здесь устанавливать свои порядки!

Я по-настоящему напрягся, понимая, что тренер не шутит. В смысле, он реально собрался меня из зала выгонять. Что это значит, объяснять особого смысла нет — я останусь без боев… Конечно, Степаныч это делал сгоряча — это факт. Но я, успев за эти дни узнать тренера ближе, прекрасно понимал, что даже если он потом пожалеет о принятом решении, то для меня все равно ничего не изменится. Владимир Степаныч был той твердолобой породы людей, которые крайне болезненно переживали собственные ошибки.

— Вон, — на этот раз куда более спокойно повторил тренер, указывая пальцем на выход из зала.

— Уверены? — уточнил я.

— Я все сказал, на моих тренировках тебя не будет.

Обидно, досадно, но я только лишь плечами пожал. Так — значит, так. Чему меня научила собственная спортивная карьера, так это не спорить с тренером. Тренер, как покупатель, всегда прав.

— Ваше право…

Я медленно снял с себя все-таки повешенный Степанычем свисток, вернул ему, а сам поплелся к выходу. Но на половине пути услышал за своей спиной слова:

— Владимир Степаныч, это я виноват, Боец здесь ни при чем, — голос принадлежал Танку.

У меня глаза на лоб полезли, и как-то само собой получилось, что я сбавил шаг.

— Следом пойти хочешь? Так мы это запросто устроим! — зарычал тренер.

— Нет же. Но если кого и выгонять, то точно не его, — Танк внушительно пожал своими огромными плечами.

Ну а следом как скороговоркой выдал:

— Я по дурости с собой ствол прихватил, думал, если конфликт криво развернется, то коленки борцам поотстреливаю. Вытащил пистолет, думал стрелять, когда их в два раза больше и они на нас буром поперли…

Если короче — Танк прямо подводил к тому, что я сумел избежать конфликта и из кровавой, возможно, фатальной потасовки перенести выяснение отношений в зал.

— Поэтому если и виноват кто, то я, — он удрученно развел руками в стороны. — Извините, пожалуйста, тренер.

Степаныч внимательно слушал, руки во время рассказал на груди скрестил — рожа перекошенная, недовольный явно. Но перебивать не стал. Я предположил, что тренер ждал, когда Танк выскажется, чтобы переключить на него негатив, он-то с тех пор, как меня отчитывал, не успел остыть. Логика подсказывала, что Танк сейчас вслед за мной из зала пойдет, если не замолчит, и тренер его с соревнований снимет.