И он беззаботно заржал.

Тут же выяснилось, что мою «девятку» Танк отжал себе как персональный автомобиль, не встретив возражений, да и вообще, похоже, дисциплина в группировке сильно пошатнулась. Планшет вдруг ощутил невиданную прежде власть, взялся руководить, делает это через пень-колоду, и уже братва мало-помалу ропщет… Между прочим, он распорядился информацию о перестрелке на складе не распространять, зачем — не очень понятно, все равно скоро все известно станет… Словом, что будет — никакой мудрец не разберет, но вряд ли чего-то хорошего стоит ожидать.

Это вдруг сподвигло меня к предложению:

— Танк! Так может, рванем вместе?!

— Куда? — обомлел он, и я сообразил, что он ведь еще ничего не знает про уфимский вариант.

— Степаныч, поясни, будь добр…

Степаныч пояснил, но Танк решительно замотал головой, хотя к моему решению отнесся вполне нормально и даже дружелюбно:

— Не-е, брат, я тут привык… Будь что будет, а отсюда никуда. Кому я на хрен где-то там нужен? А ты давай, конечно, у тебя карьера… Давай, брат! Еще сюда чемпионом вернешься!

Как в Ростове-на-Дону будут встречать номинального покойника — о том, Танк, естественно, не задумался.

Степаныч взялся дописывать рекомендательное письмо, не поднимая глаз, буркнул мне:

— С бабками как у тебя?

— Нормально, — сказал я и тут только вспомнил, что должен парням из борцовского клуба. Надо бы, конечно, заехать, отдать. Информация о перестрелке, наверняка уже растеклась по городу — дурак Планшет, что вздумал все секретить — но знают наверняка про Демида, про Заура, Марка… а кто там был из рядовых боевиков, еще не ясно, зато ясно, что тянуть нечего.

— Ну что, ребята… — сказал я. — Ехать, так ехать.

Сказал так, и сердце защемило. Взглянул на Лиду — она старалась держаться независимо и гордо, но я-то видел, что ее грызет изнутри… И все-таки сейчас она ни за что не согласится поехать со мной. Из принципа.

Я мысленно вздохнул в последний раз. Заговорил по делу:

— Вот что. Я вам хочу малость бабла оставить на житье-бытье. Мне самому хватит, про меня не думайте.

— Мне этих денег не надо, — строптиво заявила Лида, делая ударение на слове «этих».

Я пожал плечами. Не надо, так не надо. Степаныч с Танком отказываться не стали.

Ну вот и все. Можно ехать.

— Да, Лид, может, тебя домой подбросить?..

— Я сама.

Я кивнул. Ну это, может быть, и верно. Светится со мной незачем.

— Вы меня не провожайте. Степаныч, тебе лучше совсем не выглядывать.

— Да знаю. Держи письмо, — он сунул мне плотно исписанный лист. Я спрятал его во внутренний карман.

— Кстати, Танк! А как ты объяснишь, куда «девятка» у тебя делась?

— А! — легко отмахнулся он. — Придумаю чего-нибудь. Ну… с Наташкой придумаем, — поправился он.

— Ну все ребята! Долгие проводы — лишние слезы.

— Удачи! По возможности дай знать, — сказал Степаныч. — Пиши сюда, на этот адрес, можешь не указывать, кому. Или на почтамт до востребования.

— Пока! — стараясь не смотреть на Лиду, я вышел, сбежал по лестнице.

Что я испытывал в эти минуты? Да черт его знает. Плохих предчувствий не было, это точно. И это главное. Было пьянящее, слегка тревожное, но вдохновенное ожидание чего-то неизведанного, дальней дороги, огромных просторов… Вот это было, да. Дорога, одиночество, какая-то цыганская свобода, что ли, вольная воля со всеми плюсами и минусами.