Отдыхать? Она не могла отдыхать. Реальность навалилась на нее, напомнив о боли, о страхе и, что важнее всего, о времени.

Возник противоестественный, какой-то призрачный звук, похожий на вой; он становился все громче.

— Что это? — спросила Ева и тут же ответила сама: — Штормовые сирены. Одна из них на крыше.

Вой продолжал нарастать, то чуть затихая, то усиливаясь, но сквозь него прорывался еще какой-то звук... может, стремительно несущейся воды? Или...

— Нужно найти укрытие. — Ричард включил фонарик и осветил лица Евы, Шейна и Клер. — Вы, ребята, унесите ее отсюда. Вон там самый прочный угол. Эта сторона выходит на улицу.

Клер попыталась встать, но Шейн подхватил ее на руки, понес и усадил спиной к стене, а потом они с Евой укрыли ее одеялом. Луч фонарика метнулся в сторону, и Клер успела разглядеть мэра Моррелла. Вообще-то он был полным мужчиной, с улыбчивым, гладким лицом настоящего политикана, но сейчас мало походил на самого себя — постарел, как будто съежился внутри своего костюма и выглядел очень, очень больным.

— Что с ним? — шепотом спросила Клер.

— Сердечный приступ. — Дыхание Шейна шевелило ей волосы. — По крайней мере, так думает Ричард. Выглядит неважно.

Так оно и было. Мэр, хватая ртом воздух, прислонился к стене в нескольких футах от них; жена (Клер раньше видела ее только на фотографиях) похлопывала его по руке и успокаивающе бормотала что-то. Лицо мэра было пепельно-серым, губы посинели, в глазах металась паника.

Вернулся Ричард, неся еще одно толстое одеяло и подушки.

— Все укройтесь, — сказал он. — И головы не поднимайте.

Укрыв родителей, он присел рядом с ними на корточки, тоже завернувшись в одеяло.

Снаружи ярился ветер. Что-то ударялось о стены с глухим стуком, как во время игры в бейсбол.

— Осколки, — сказал Ричард и направил луч фонарика на ковер перед ними. — Возможно, град. Возможно все.

Сирена резко смолкла, но это привело лишь к тому, что прорывающийся сквозь нее шум зазвучал громче; теперь он напоминал вой или вопль, все более низкого тона.

— Похоже на гудок паровоза, — потрясенно сказала Ева. — Проклятье, а я-то надеялась, что это вранье, все разговоры о поезде...

— Головы вниз! — закричал Ричард.

Все здание начало содрогаться, доски пола вибрировали, стены гнулись, по ним побежали трещины.

Потом шум перешел в устойчивый, оглушительный вой, и вся наружная стена провисла, рассыпалась на кирпичи, обломки дерева и... исчезла. Рваная ткань в комнате поднялась в воздух, словно стая испуганных птиц, распадаясь на еще более мелкие куски под напором ветра и ударами осколков.

Шторм завывал, словно обезумев. Вокруг летали обломки мебели и осколки зеркал, врезаясь в стены и одеяла, под которыми прятались люди.

Сквозь вой ветра донесся сильный скрип. Клер подняла голову и увидела, что потолок провисает. Вниз полетели пыль и штукатурка, Клер крепче вцепилась в Шейна.

А потом крыша рухнула на них.

Клер не знала, сколько это продолжалось; казалось, целую вечность. Визг, дрожь, грохот падающих вещей.

Наконец, очень постепенно, все прекратилось, снова послышался стук дождя, поливающего пыльную груду дерева. Просачиваясь, струйки стекали по лицу Клер.

Рука Шейна переместилась ей на плечо — скорее судорожное, чем сознательное движение, — а потом он отпустил Клер и вскинул руки. С грохотом посыпались осколки. Им повезло, осознала Клер, — тяжелая деревянная балка чудом удержалась под углом над их головами, приняв на себя тяжесть самых больших обломков.

— Ева?

Клер нащупала ее руку. Ева сидела с закрытыми глазами, по щеке ее стекала струйка крови, лицо стало цвета штукатурки.

Ева почувствовала прикосновение, веки ее затрепетали, и она закашлялась.