Только четыре человека достигли такого же уровня совершенства: уругваец Жозе Розенблюм, безуспешно разыскиваемый Интерполом, американец Ирвинг Дольник, обложенный со всех сторон ФБР, и российский гражданин по кличке "Скальпель", застреленный в Нью-Йорке при загадочных обстоятельствах. Всех их, включая Ларионова, объединял неписаный принцип: искусство на первом месте, бизнес на втором. Возможно, Андрей оказался счастливее прочих или же более осторожным, но никто пока не покушался на его жизнь и милиция, заодно с международной полицией, не проявляла к нему интереса.

 Ежемесячный доход колебался в пределах семидесяти-ста тысяч долларов, и он благоразумно не стремился превысить верхнюю планку. Положенный налог вносили брокеры. Единственной крупной сделкой, оформленной в законном порядке, был договор, заключенный им с бойкой риэлторской фирмой.

 Андрей купил квартиру в знаменитом доме на Сретенском бульваре, вернее полквартиры, ибо еще во времена НЭПа длинный коридор разделили кирпичной кладкой и семикомнатные апартаменты распались на три и, соответственно, четыре однокомнатных очага, куда вселили ответработников с периферии.

 Доходный дом, принадлежавший то ли Русскому обществу взаимного кредита, то ли еще какому-то со сходным названием, проектировался по последнему слову европейского зодчества и был закончен постройкой в начале века, в серебряную пору отечественного модерна. Про высоту потолков со всевозможной лепниной можно было бы слагать поэмы, но достаточно вскользь заметить, что она, высота, ровно вдвое превышала соответствующий параметр "хрущоб". А двадцатипятиметровые кухни со смежной светелкой для прислуги? А камины из мрамора, колыванского орлеца, да еще и с полкой, отделанной малахитом, - это что-нибудь говорит? О воротах каслинского литья с манерным декадентским узором, дивных эркерах и балконах, выходящих на внутренний двор, лучше вообще умолчать, дабы не растравлять постыдное чувство зависти. Только чему завидовать?

 Не все коммуналки в замечательном кондоминиуме, как бы сказали сейчас, пережили болезненный процесс расчленения, чем-то схожий с безвозвратным распадом Чехословакии на два близких, но безмерно чужих государства. За двойными высокими дверями из ценных пород дерева еще продолжали существовать в единой коридорной системе хоромы из семи, восьми и даже девяти комнат. С той лишь разницей, что их обитатели зачастую были так же чужды друг другу, как и те, которых разделила "берлинская стена" в управдомовском исполнении. Притом, не только чужды, но и обостренно враждебны, ибо нет ничего опаснее неразделенного коридора и мест общего пользования. Но если коридор, как ничейная полоса в пограничье, был неприкосновенен, то сами комнаты сплошь и рядом делились, подобно амебам, на два изолированных мирка. Благодаря перегородке, причем далеко не столь основательной, как та кирпичная стенка, которую Ларионов укрепил по вселении плитой из восьмимиллиметровой высоколегированной стали, население удваивалось. Перегородка обычно воздвигалась в простенке между окнами, перерезая пол и потолок примерно посередке, для чего, ради удобства, скалывалась вычурная розетка под люстру. Достичь полного равенства удавалось, понятное дело, не всегда. Одним доставалась половина с камином да еще эркер, другим - в лучшем случае отделанный глазурованной плиткой калорифер и жалкое подобие двери, пробитой в капитальной стене. В результате такого клеточного деления помпезная входная дверь катастрофически обрастала уродливыми почтовыми ящиками и кнопками звонков с указаниями, кому и сколько звонить. Соответственно возрастало и количество газовых плит в кухне со встроенными шкафами и ящиками для льда, служившими постоянным поводом для "холодной войны", переходившей в рукоприкладство. Помещение для прислуги - надо думать, кухарки, не горничной самодеятельному разделу не подлежало, ибо тоже считалось жилплощадью. Молодая семья из трех человек почитала за счастье получить ордер на такую десятиметровку.