Причиной тому было появление лорда Драммонда.

Он вошел незамеченным: гром фанфар Гамбы заглушил слова лакея, когда тот вошел, чтобы доложить о его приходе. Так и вышло, что Гамба вдруг оказался лицом к лицу с холодной суровостью несгибаемого джентльмена.

Обескураженный, Гамба не столько спрыгнул, сколько свалился на пол с высоты своей вазы.

Не в силах сдержаться, Олимпия весело рассмеялась.

Лорд Драммонд, стараясь не дать воли раздражению, смотрел на певицу взглядом, полным молчаливого упрека за то, что она поощряет в своем брате склонность к развлечениям столь дурного тона.

Но она, не обращая внимания на его кислую мину, продолжала от души хохотать.

Гамба, обиженный такой ее веселостью, колебался, не уйти ли ему, но при одной мысли о том, что для этого придется пройти через гостиную перед самым носом у такого важного господина, на лбу бедного акробата выступил холодный пот. Дверь была далеко, канапе — близко, и он, выбрав канапе, молча опустился на него, стараясь, однако, принять достойную и приличную позу.

Он мог бы удалиться без малейшей неловкости: лорд Драммонд больше не обращал на него внимания. В присутствии Олимпии он переставал видеть что бы то ни было, кроме нее одной. Его взгляд, обычно учтивый, но холодный, обращаясь к ней, наполнялся невыразимым восхищением, смешанным с нежностью, в нем сияла симпатия, переходящая почти в восторг.

Певица протянула лорду руку для поцелуя.

Потом она предложила ему кресло, и оба сели у камина.

— Мой милый лорд, — сказала она, — чему я обязана удовольствием видеть вас в столь ранний час?

— Я пришел просить об одной милости, сударыня.

— О милости? Меня?

— Да, я сегодня даю званый ужин и прошу вас быть на нем… О, разумеется, не одну! С вашим братом.

VIII

ПОКЛОННИК ГОЛОСА

Услышав это приглашение на великосветский прием, Гамба скорчил жалостную гримасу. Олимпия же, помолчав, сказала:

— Дорогой брат, оставь нас с лордом Драммондом ненадолго одних.

Облаченный во фрак цыган не заставил повторять эту просьбу дважды: он тотчас откланялся и поспешно выскочил прочь, не имея не только возможности, но и желания догадаться, какая дуэль без секундантов сейчас здесь произойдет.

Олимпия продолжала ледяным тоном:

— На вашем ужине будут и другие приглашенные, милорд?

— Несколько друзей, — ответил г-н Драммонд.

— Я приду, — сказала Олимпия.

— Благодарю вас, diva carissima.

— О, не спешите меня благодарить, — перебила она. — Если я и соглашаюсь, то не ради вас, а ради самой себя. Мне скучно петь, не имея иных слушателей, кроме моего фортепьяно. А там меня, без сомнения, попросят исполнить несколько арий и я смогу заставить сердца ваших гостей отозваться на голос моей души.

Лорд Драммонд внезапно переменился в лице: теперь его черты выражали мучительное смущение.

— Простите, Олимпия, но я как раз собирался умолять вас не петь на этом ужине.

— Ах, так? Вы опять за свое? — промолвила она.

— Разве вы не знаете, какое страдание примешивается к моему восторгу всякий раз, когда кто-то, кроме меня, слышит ваше пение?

— Что ж, — сказала Олимпия, — я не буду петь. И не пойду на ужин.

В глазах лорда Драммонда молнией сверкнуло торжество, когда он услышал первую фразу, но после второй он заметно приуныл.

— А я обещал, что вы непременно придете, — произнес он.

— Что ж, скажете своим гостям, что я отказалась исполнить ваше обещание.

— Но как я буду выглядеть в глазах тех, кто явится ко мне только ради встречи с вами?

— Можете выглядеть как вам угодно.