|
Понимаете?! То есть думал‑то он еще раньше – я же вижу, задумчивый он какой‑то сделался, негромкий. Видать, грузил себя морально. Как‑то он заговорил со мной об этом, но я отмахнулся. И он умолк. Замкнулся. А сам, видать, все думал. И ход мыслей, как я понимаю, был таков: согрешили, мол, мы в чем‑то, и повис на нас этот грех, тянется за нами черным туманом и смерть сеет... Вот, кстати, Васькина бабка‑то и орала да ручонками сучила – она этот туман мигом просекла. Ну а дальше Игорек наш, похоже, так и рассуждал: если не снять грех, все будет сеяться смерть вокруг нас. И должен прийти миг, когда должно станет искупить его. И, слова никому не говоря, про себя решил: как придет этот миг, так и искуплю. И искупил! Собою. А я‑то, дурак!.. Вот только теперь дошло.
И Палыч горько покачал головой, вздохнул. – Дай сигарету, Лев Евгеньевич, еще закурю. Лев Евгеньевич кивнул, достал свое “Мальборо”. Федор Матвеевич тоже вытащил пачку “Астры”. – Вон оно, значит, что... – раскатал он сигарету в сильных пальцах. – Выходит, блажен, кто душу положит за други своя... Так, выходит? – Именно так, – серьезно сказал Палыч. – Лучше не скажешь. Именно это он и понял. Один шаг – и все наполеоновские планы рухнули. – И он нас спас, – понял Федор Матвеевич. – Да не только нас! Всех, весь мир! Представляешь, что было бы, если этот... царь сумерек дорвался бы до монстров? Наполеоновские планы... Куда Наполеону! – Да‑а... – Федор Матвеевич покачал головой. – Слушай, а эти... львы да звери, они что, в самом деле Соломоновы? И книга эта, печать? – Очень может быть. Даже наверняка так. Я же говорю: ложь в оболочке правды! Но ведь дело в том, как их использовать: в добро или во зло. Ну а как бы он это сделал – ясно. – Н‑да... – снова поразился простодушный Федор Матвеевич. – Так он что же... ну этот, из сумерек... он служил кому‑то? Или сам по себе? Палыч кивнул, нещадно затягиваясь. Выдохнул целый столб дыма и подтвердил: – Служил. Служил, Лев Евгеньевич? – Да, – кивнул и тот. – M‑м... – Федор Матвеевич шибко потер голову. – А... кому? – спросил осторожно. – А вот об этом лучше уж и не говорить. – Палыч усмехнулся. – Ладно! – тут же согласился Федор Матвеевич. – Говорить не будем. Сзади послышалась непонятная возня. – Что это? – все встрепенулись, глядя друг на друга. В предбаннике страшно грохнулось что‑то железное. – Фу ты, – облегченно выдохнул Федор Матвеевич. – Это ведро... Дверь распахнулась, и предстал Кузьмич. – Нате, – с презрением сказал Федор Матвеевич. – Явление. – Феномен, – перевел на греческий Огарков и подмигнул. – Зд‑драсть... – вымолвил Кузьмин, изо всех сил стараясь держаться прямо. – За время вашего отсутствия... никаких происшествий... – Садись, – сказал ему Палыч. – Садись, страж вечности... Федор Матвеевич, опохмелите чем‑нибудь этого мыслителя. – Не возражаю. – Кузьмич нетвердо опустился на ступеньки. – Шиш ему с маслом, – пообещал Логинов. Огарков засмеялся: – Будет вам, Федор Матвеевич! Помните: блажен, кто душу положит... А здесь и душу‑то не надо класть. Я тоже, кстати, с удовольствием приложусь. Хотя мне еще и домой ехать... да пустяки, выветрится. Вы как, Александр Палыч? RQ не снизится?.. Ну и прекрасно. Давайте, друзья! – Давайте. |
