Изменить размер шрифта - +
 – Но я не могу гарантировать. А теперь пойдемте наверх. Его жена приготовила для вас постель, и я думаю, вам будет здесь вполне удобно, по крайней мере, вы сможете без проблем провести несколько дней.

Распахнув пару дверей, он отступил назад, пропуская Майка.

– Я полагаю, это была комната мадам Мэллори, сэр, – проговорил он.

Майк поставил клетку с попугаем па стол около окна, взглянул сначала на сад из высокого окна, а потом на огонь, весело потрескивавший в камине, рядом с которым стояло глубокое уютное кресло и маленькая резная скамеечка для ног. Он смотрел на большую одинокую кровать с занавесями из серо-голубого шелка – и на попугая, представляя себе молчаливые, зябкие ночи, когда они были только вдвоем… Поппи и Лючи… Наверное, попугаю знаком каждый предмет в этой комнате, каждый уголок, он знал, как она выглядит, когда теплый летний солнечный свет струится в окно, или холодный лунный луч растворяется в январском полумраке; он знал запахи комнаты, аромат духов Поппи, благоухание цветов, долетавшее с клумб у окна, дурманящий аромат лаванды в летней кипени… Майк смотрел, как попугай вытянул шею, разглядывая комнату, словно наконец он вернулся домой и знал, что Поппи вот-вот выйдет ему навстречу…

Майк проводил агента до входной двери.

– Спасибо большое за помощь, синьор Фабиани, – сказал он. – Я уверен, что с большим удовольствием проведу здесь несколько дней. Я оставлю ключ у человека, присматривающего за домом, когда соберусь уезжать.

А потом он отправился опять наверх – в комнату Поппи.

Лючи наклонил голову набок, словно не мог дождаться, когда услышит легкие, такие знакомые шаги…

– Ну что, Лючи, о чем думаешь? – спросил Майк, встав напротив камина, согревая озябшие руки. – Наконец-то мы здесь. И здесь мы найдем Поппи – настоящую Поппи. Я чую это нутром.

Он с надеждой посмотрел на попугая, словно ожидая, что тот что-нибудь скажет, но Лючи просто склонил голову набок и уставился на него непроницаемым топазовым глазом.

– Ну что ж, пусть все будет как есть, – сказал Майк со вздохом.

Он разложил свои продукты на кухне, покормил попугая зерном, а потом, с чашкой горячего кофе с руке, отправился бродить по дому. Он удивлялся, глядя на тяжелые красные бархатные занавеси, отделанные золотой бахромой и кистями, массивную резную инкрустированную мебель, неуютные диваны, обитые красным бархатом, и темные стулья в готическом стиле в столовой. Все это как-то не вязалось с его представлением о Поппи; он ожидал чего-то более легкого, изящного в ее доме. Майк думал, что вилла будет обставлена грациозной изысканной венецианской мебелью и преобладать будут бледные тона и мягкие шелка Италии. Поппи прожила здесь целых двадцать лет, но, казалось, дом застыл во временах викторианской готики – не было и следов ее собственного индивидуального стиля. Только в спальне с выцветшими обоями и золочеными зеркалами, бледными персидскими ковриками и серо-голубыми шелковыми занавесями Майк почувствовал настоящую Поппи.

Он открыл дверцы огромного французского шкафа для молодоженов, украшенного резьбой в виде цветов и сердец. Двадцати футов шириной и семи высотой, он был забит одеждой начала века. Слабый аромат гардений, вырвавшись из шкафа, наполнил комнату, когда Майк любовался вереницей вечерних туалетов и повседневных платьев, изящных костюмов, жакетов и накидок. Он вынул серебристо-серое атласное бальное платье с пышной юбкой и розовым атласным кушаком, задрапированным на крошечной талии, гадая, по каким торжественным случаям надевала его Поппи.

Раздвигая в стороны длинные платья, он осмотрел все углы шкафа в поисках дневников, все еще надеясь на удачу, подобную той, что улыбнулась ему на ранчо, где он нашел дневники, но обнаружил только пару забытых голубых атласных домашних туфель, покрывшихся пылью.

Быстрый переход