|
.. впрочем... вспоминаю сейчас некоторые пьесы 1921 - 1924 гг. и начинаю сомневаться...), ну, не первую, - вторую или третью. Словом: после написания этой пьесы на мне несмываемое клеймо, и единственное, на что я надеюсь, - это что пьеса истлела уже в недрах туземного подотдела искусств. Расписка, черт с ней, пусть останется. Она была на 200 000 рублей. Сто - мне. Сто - Гензулаеву. Пьеса прошла три раза (рекорд), и вызывали авторов. Гензулаев выходил и кланялся, приложив руку к ключице. И я выходил и делал гримасы, чтобы моего лица не узнали на фотографической карточке (сцену снимали при магнии). Благодаря этим гримасам в городе расплылся слух, что я гениальный, но и сумасшедший в то же время человек. Было обидно, в особенности потому, что гримасы были вовсе не нужны: снимал нас реквизированный и прикрепленный к театру фотограф, и поэтому на карточке не вышло ничего, кроме ружья, надписи: "Да здравст..." и полос тумана. Семь тысяч я съел в 2 дня, а на остальные 93 решил уехать из Владикавказа. Почему же? Почему именно в Тифлис? Убейте, теперь не понимаю. Хотя припоминаю: говорили, что: 1) в Тифлисе открыты все магазины; 2) - " - есть вино; 3) - " - очень жарко и дешевы фрукты; 4) - " - много газет и т.д... и т.д. Я решил ехать. И прежде всего уложился. Взял свое имущество - одеяло, немного белья и керосинку. В 1921 году было несколько иначе, чем в 1924 г. Именно нельзя было так ездить: снялся и поехал черт знает куда! Очевидно, те, что ведали разъездами граждан, рассуждали приблизительно таким образом: - Ежели каждый начнет ездить, то что же это получится? Нужно было поэтому получить разрешение. Я немедленно подал куда следует заявление и в графе, в которой спрашивается: - А зачем едешь? Написал с гордостью: - В Тифлис для постановки моей революционной пьесы. Во всем Владикавказе был только один человек, не знавший меня в лицо, и это именно тот бравый юноша с пистолетом на бедре, каковой юноша стоял, как пришитый, у стола, где выдавались ордера на проезд в Тифлис. Когда очередь дошла до моего ордера и я протянул к нему руку, юноша остановил ее на полпути и сказал голосом звонким и непреклонным: - Зачем едете? - Для постановки моей революционной пьесы. Тогда юноша запечатал ордер в конверт, и конверт, а с ним и меня вручил некоему человеку с винтовкой, молвив: - В особый отдел. - А зачем? - спросил я. На что юноша не ответил. Очень яркое солнце (это единственное, что есть хорошего во Владикавказе) освещало меня, пока я шел по мостовой, имея по левую руку от себя человека с винтовкой. |
