- За себя говори, - закатила глаза будущая спасительница мира. - Это ты у нас можешь мешок от картошки напялить и не париться. А я...

- А ты пока даже на мешок не заработала, - зло перебила я, - так что или носи что дают, или ходи голая.

- Ой, да поняла я уже, - скривилась Избранная. - Дают - бери, бьют- беги. Пошли уже, а? Я уже отморозила все, что можно и что нельзя.

- Пойдем, только сначала дорогу спро...

Договорить я не успела. Рыжая буркнула «я сама!» и бросилась через толпу наперерез прилично одетой даме с изящной корзинкой в руках. Дама побледнела, и хотела было юркнуть в ближайший переулок, но Избранная вцепилась когтями в ее рукав, оскалилась дружелюбно и принялась что-то горячо втолковывать. Я двинулась было спасать несчастную, пока та не принялась вопить, призывая стражу, но она уже что-то сбивчиво отвечала, показывая дрожащей рукой вначале вперед, затем направо. Рыжая отпустила свою жертву и протолкалась обратно ко мне, сияя победной улыбкой:

- Я все узнала! Пошли, тут два шага буквально. Вот что бы ты без меня делала?

- Даже не знаю, - задумчиво протянула я, - но уж точно не торчала бы посреди улицы босая и без куртки.

В ответ Избранная снова фыркнула и решительно двинулась в ту сторону, куда показала перепуганная дама с корзинкой. Я вздохнула и повела лошадок вслед за рыжей шевелюрой, реющей над толпой, как потрепанное полковое знамя.

Нужную нам мастерскую было бы сложно пропустить - уж очень ярко сияли начищенной медью огромные ножницы над входом. Интересно, какой умник догадался закрепить их лезвиями вниз? Хлопнет кто дверью посильнее, сорвется это красота с крюков, вжжжик - и все. Или так задумано?

Внутри было жарко натоплено и пахло как в бабулином сундуке, где она хранила свои «наряды и благовония»: полинявшее за три десятка лет подвенечное платье, две охотничьи перчатки от разных пар, нещадно линяющую муфту из белого кролика и маленькую коробочку из-под притираний, полную сушеной лаванды. В этой мастерской бабуле бы точно понравилась. Стены все под алыми бархатными драпировками, доски пола выкрашены под красное дерево, а медные светильники и тяжелая рама напольного зеркала сияют почти как золотые.

Стоящий за прилавком лысоватый господинчик окинул нас таким взглядом, будто мы в спальню к Государыне Императрице без стука вломились.

- Вы ошиблись двеью, - процедил он сквозь мелкие желтоватые зубы, забавно присвистывая на месте звука «р». - Здесь вам не пьитон для нищих, так что пьоваливайте.

- Да, похоже, что и правда ошиблись, - лениво протянула я, небрежно вертя в пальцах золотую монету. - Зашли-то одежки прикупить, а не глупости слушать.

- Тысяча извинений, пьекьасные дамы, - тут же подскочила с места эта двуногая крыса, - мне показалось, что следом за вами сюда пьоникли попьошайки. Пьоходите же, пьошу вас! У нас есть дивный алый байхат, только что из столицы, чудная сейебьяная пайча с побеьежья и...

- Уважаемый, мы торопимся, - прервала этот словесный поток рыжая, - так что принесите-ка нам все, что у вас есть готового и побыстрее.

- Но, боюсь, у нас нет платьев, достойных... - попробовал было возразить господин Крыс, но не тут-то было. Избранная нетерпеливо притопнула по кричаще-алому ковру босой грязной пяткой и грозно нахмурилась:

- Вы что, глухой? Я, кажется, ясно сказала: несите все, что есть. Повторяю для особо отсталых, медленно и по буквам: все! Вэ, Эс, Ё. И шевелитесь уже, хватит изображать скульптуру имени себя!

Портной шустро исчез за драпировками, и нам оставалось только ждать и надеяться, что он вернется с одеждой, а не с патрулем городской стражи, как на его месте сделала бы я. Но жадность господина Крыса, как видно, победила осторожность, и вскоре он уже раскладывал на длинном столе целую гору разноцветного тряпья.