— Спасибо, это очень мило с вашей стороны, мы тут очень любим вкусности, — улыбнулся Гриффин.

— Спасибо, — повторила Пия.

И только после этого заметила, что уже несколько раз поблагодарила его, а теперь уже благодарит за то, что он поблагодарил ее. Ну, черт...

— Ладно-ладно. В общем, оставляю вам печенье. А о тарелке не беспокойтесь. Она старая. Можете ее потом просто выбросить. Или сохранить. Или сделать с ней что угодно.

Ох боже... Она бормочет всякую ерунду!

— Ну, еще раз спасибо. Желаю вам не подвергаться опасности.

Пия бойко отсалютовала Гриффину и рванулась к двери.

Малотиражный кремовый «форд тандерберд» служил Пие самым настоящим убежищем, и аналогию эту она считала вполне удачной, ведь ее умению общаться с людьми мог позавидовать разве что Квазимодо. Она захлопнула дверцу и прижалась лбом к рулю.

— Я ему отсалютовала, — несчастным голосом пробормотала она. — Нет, меня действительно нельзя выпускать на люди без присмотра.

Танцевальный класс, бывший для Пии еженедельным спасением от всех горестей и разочарований мира уже двадцать пять из ее почти тридцати лет, на этот раз не оказал обычного магического воздействия. Пия чувствовала себя вялой, и мадам Рингуотер, ее многоопытная преподавательница искусства балета, была вынуждена довольно резко напомнить Пие, что та пропускает основные движения. Дважды!

А Пия все продолжала думать о Гриффине.

Она понимала, что это глупо, по-детски, безосновательно, но ничего не могла с собой поделать. Она целый год страдала, глядя на Гриффина издали, а в итоге это привело к полной окончательной катастрофе.

Она была самой настоящей идиоткой.

— Дорис! Сосредоточься, мерси. Я ведь отчетливо просила сделать батман тандю жете, а не батман дегаже, который ты так нечисто изобразила.

Мадам Рингуотер стукнула тростью по гладкому деревянному полу студии и резко проговорила с сильным французским акцентом:

— Faites-l’encore! Повтори снова!

Пия стиснула зубы и осторожно оторвала пальцы ноги от пола, стараясь сосредоточиться на движении и попасть в такт классической музыки.

Гриффин улыбался ей и смотрел в глаза. Дважды. Стаей даже сказала, что он заинтересовался ею, а уж Стаси-то наверняка знает. Она состоит в счастливом браке с Мэттом, похожим на Кена, супруга Барби, но мужчины до сих пор проявляют к ней повышенный интерес.

Может, она и права. Может, Гриффин действительно заинтересовался...

Потом Пия вспомнила, что Гриффин даже не узнал ее сразу, увидев на пожарной станции, и это уже в четвертый раз. Нет. Он просто был мил и вежлив, как и следует пожарному. Что он такое сказал?.. Ну да, что это просто часть их работы.

Но если бы она выглядела впечатляюще... или в ней было бы что-то особенное, что невозможно забыть... может, тогда его мимолетный интерес и мог бы перерасти в нечто большее. Но разве такое возможно? Как бы вдруг Пия стала запоминающейся?

Разве она забыла, как это ужасно — пытаться быть не такой, какая она есть на самом деле? Ей стоит лишь вспомнить первый курс колледжа... для нее все это было словно вчера, а не с десяток или больше лет назад... Она слишком хорошо помнила унижение... смущение... неудачу...

Нет. Прошлое — это прошлое. Теперь она уже зрелая женщина. Она не должна позволять всем этим детским глупостям тревожить ее. Но она позволяет.

С огромным усилием Пия выбросила из головы воспоминания и сосредоточилась на своем отражении в зеркальной стене студии. Она увидела то же самое, что видела всегда. Простую, ординарную Пию. Она была одета в серые трикотажные штаны для танцев, закатанные до бедер (которые и бедрами-то не назовешь), и она была все такой же чертовски маленькой для того, чтобы иметь хорошие формы и роскошные бедра, которым всегда завидовала у других женщин.