– Да, канеш-на, – протяжно произнесла Коркоран, имитируя акцент Волконского. – Зато, в отличие от некоторых, я не глушу на ночь водку! Za vas! – Она подняла бокал и в два счета осушила его.

– Простите, что вмешиваюсь, – профессионально спокойным голосом произнес Иннс. – Но если кому-нибудь нужно прямо теперь излить чувства, я готов предложить…

Хазелиус взмахом руки велел ему умолкнуть и строго посмотрел на Коркоран и Волконского. Воцарилась тишина, которую нарушало лишь потрескивание пламени. Волконский откинулся на спинку стула. Форд заметил, что уголки его губ нервно подрагивают. Коркоран скрестила руки на груди.

Хазелиус выждал минуту и произнес:

– Мы все немного устали и отчаялись. – Его голос звучал тихо и довольно мягко. – Петр?

Волконский не ответил.

– Мелисса?

Лицо Коркоран пылало. Она лишь быстро кивнула на слова Хазелиуса.

– Успокойтесь. – Непродолжительное молчание. – Ничего не принимайте близко к сердцу! – Молчание. – Простите друг друга и постарайтесь быть великодушными. – Молчание. – Ради нашего общего дела.

Говорил Хазелиус утешительно, негромко и гипнотически, как дрессировщик, который работает с норовистой лошадью. Но если Иннс, предлагая свои услуги, как будто делал одолжение, Хазелиус ни на миг не оставлял чисто дружеского тона.

– Правильно! – воскликнул Иннс, врываясь в умиротворение, искусно созданное Хазелиусом, и разрушая его. – Совершенно верно! Настоятельно рекомендую воспользоваться этими советами. Подробнее поговорить о данных методах можно на следующем групповом занятии. И, как я уже сказал, если у кого что наболело, я готов выслушать каждого.

Волконский так резко вскочил, что его стул с грохотом повалился на пол. Скомкав салфетку, он бросил ее на стол и проворчал:

– Пошли они, эти твоя беседы и групповые занятия! У меня море работа.

Он ушел, хлопнув дверью.

Воцарилось молчание, разбавленное шумом перелистываемой страницы: Эдельштайн, покончив с ужином, увлеченно читал «Поминки по Финнегану».

Пастор взглянул на небо, сложил руки перед грудью, склонил голову и произнес высоким громким голосом:

– Благодарю тебя, Господи, за новый день.

Посмаковав благодатную тишь, он отправился к насосу «Ред Джэкет», установленному тут же, во дворе, повесил полотенце на деревянный столбик старой ограды, поработал скрипучей насосной ручкой, и в оцинкованный таз набралась холодная вода. Расс зачерпнул ее сложенными чашкой ладонями, омыл лицо, вспенил кусок мыла, побрился, почистил зубы, помыл руки и шею. Он энергично вытерся полотенцем и изучил свое отражение в зеркале, висевшем на ржавом гвозде на другом столбике забора. У пастора было маленькое невзрачное лицо, его волосы торчали в разные стороны короткими пучками. Он ненавидел свою заморышную наружность. Много лет назад врачи сказали его матери, что у ребенка «заторможенное развитие». Расс до сих пор не мог отделаться от мысли, что в своей физической слабости виноват только он сам.

Старательно зачесав волосы так, чтобы прикрыть уродливые проплешины, бедняга поморщился и рассмотрел в зеркале свои кривые желтые зубы. Вставить новые он не мог из-за крайнего недостатка денег. Ему вдруг вспомнился сын Люк, которому шел двенадцатый год, и на душе стало еще горше. Расс не видел Люка шесть лет и должен был платить алименты, но не имел такой возможности. Перед его глазами возникла картинка: жарким летним днем худышка Люк носился под брызгами водораспылителя. К горлу Расса будто приставили нож. Он почувствовал себя ягненком, которого как-то раз на его глазах зарезала женщина из племени навахо.