— Здравствуйте, Михаил Григорьевич! Разрешите с вами поговорить?

— Всегда пожалуйста, — соглашаюсь.

Он меня под ручку берет, ведет аккуратненько.

— Все хотел спросить вас, Михаил Григорьич, почему вы мне неточные показания дали?

— Как это? — спрашиваю.

— Да вот, во время смерти первого из Сизовых видели на вокзальной площади какого-то хромого старика, который за ларьки отходил, маленькую нужду справить. Из-за этих ларьков, кстати, идеальное место получается, чтобы застрелить Сизова там, где он стоял. А вы в своих показаниях заявили, что вообще из дому не выходили. Так и запротоколировано. Может, изменить показания желаете, чтобы потом несуразностей не было?

Вот так так! — думаю. Не так-то он прост, этот майор.

— Нет, — отвечаю, — ничего менять не желаю.

— Ну, как знаете, — говорит. — Я-то думал… — и такой упор в слова вкладывает. — Я-то думал, вы, когда нужду справляли, могли убийцу увидеть, и он вас так запугал, что вы теперь и сознаться боитесь.

— А что бы вы с убийцей сделали, если б поймали? — спрашиваю.

Он хитренько так на меня щурится.

— Право, не знаю, — говорит. — С одной стороны, арестовывать его надо. С другой — хоть „спасибо“ ему говори, ведь он наш город от такой заразы избавил, что дышать легче стало. Можно сказать, нам на благо постарался… Честное слово, кажется мне, что убийца этот — человек пристойный, и лучше его не искать.

— Как решите, — говорю. — Тут я вам не советчик.

— И больше ничего вы мне сказать не желаете?

— Как же, желаю! У меня, знаете, как в последнее время укромный уголок по нужде ни залезу, так неприятности случаются. Вот и сейчас на четыре трупа наткнулся, до сих пор дрожу…

— И где же с вами эта неприятность случилась? — живо интересуется.

— А в недостроенном доме возле завода.

— И чьи же это трупы?

— Толком не знаю. Но, показалось мне, те, про кого народ шептался, будто это они, а никакие не Сизовы, налет на квартиру Васильича учинили. И твердо верю, что народ не ошибается…

— Наверняка не ошибается, — с серьезным таким видом кивает майор. — и вот будет любопытно, если они из того же пистолета убиты!

— Да, любопытно будет, — соглашаюсь.

— Здорово кто-то неизвестный наш город от швали почистил, — говорит майор. — Наверно, и „профсоюз“ он же разгромил, как вы думаете?

— Да думать, вроде, — говорю, — не моя обязанность.

— Это верно, это верно, — ещё серьезней кивает он, а в глазах бесенята пляшут. — Ну, всего доброго, Михаил Григорьевич. Не забывайте нас, если что.

И заботливо так подсаживает меня в подошедший автобус.

Еду я в автобусе, свою думу думаю. Вот, значит, как получается! Раскусил меня майор — а выдавать не стал. Что ж это в мире творится?

Возвращаюсь, захожу к Татьяне Андреевне, Людмила у меня спрашивает:

— Ну, как, дед, „порешил“ свои дела?

— Все, — говорю, — порешил, до единого. Они и не пикнули.

Ну, мы много о чем говорили с ней в эти дни. О чем именно — это наши, так сказать, секреты. Ну, навроде разговоров деда с внучкой получалось, когда между ними откровенность есть, и другим об их беседах знать не надобно. Злила она меня, конечно, много, да и я, по-моему, иногда ей в печенках сидел, но понимать друг друга — понимали.