ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Все было так же просто как всегда.

Иногда ей казалось даже скучным, что все эти кобели лишаются разума, стоит попкой перед ними вильнуть. Но это существенно облегчало работу, так что жаловаться не стоило. Хотя раза два ей встречались суровые мужики, которые не сразу клевали на её приманки — и вот с ними борьба была интереснее, здорово было медленно водить перед ними наживкой, придумывать особые крючки и снасти, чтобы в нужный момент резким движением подсечь леску. Вспоминать о таком долгом и трудном поединке, с лисьими уловками и с бросками пантеры, всегда было приятно. Тем более, что она всегда выходила победительницей.

Лишь один мужчина так никогда и не поддался на её уловки — причем тот, кого она вовсе не хотела и не собиралась убивать. Тот, которого ей хотелось ощутить всем телом и в своем теле — невзирая ни на что, невзирая на свою ненависть и отвращение к тому, что называют «любовью». Разве это — любовь? Чисто механический акт соединения, для воспроизведения потомства, по замыслу природы, но человек научился обманывать природу противозачаточными пилюлями и прочими средствами, так что этот акт дрыганья и корчей двух обнаженных тел (при котором в мозгу пробуждаются некие центры удовольствия, словно природа дает конфетку за хорошее поведение и за соответствие её замыслам) становится вообще бессмысленным.

При этом промелькнувшем образе конфетки вспомнилось, как в жаркий день у неё растаяла конфета, убранная в карман белого школьного фартучка, как она увидела проступающее на белой ткани коричневое пятно, и, сунув руку в карман, ощутила нечто растекающееся и липкое, густым месивом остающееся на пальцах.

При этом воспоминании ей стало тем более противно — противно до тошноты.

Да, этот мужчина, который частично презирал её, за её профессию, и за то, какими способами она достигает нужного результата, частично боялся, а частично… да, считал себя неприметным и неказистым, недостойным такой красавицы.

Вот тут он ошибался.

А она ведь действительно красавица. Она поглядела в зеркало, висевшее в тени, у самого балкончика, за которым шумела яркая и веселая улица Барселоны. Эти точеные лицо и фигурка, эти глаза, в которых можно утонуть, как в океане — глаза, подобно океану, менявшие цвет, в зависимости от погоды, от сине-зеленого до стального с редкими проблесками синевы — эти пышные золотистые волосы: даже у героини знаменитой детской сказки Златовласки не было, наверно, таких…

Впрочем, здесь её запомнят как брюнетку. Брюнетку с карими глазами. Нанимая номер в этой гостинице, а потом приехав сюда на свидание, она надела парик и вставила контактные линзы. Пора опять облачаться в этот маскарад, чтобы выйти из номера и бесследно исчезнуть.

В зеркало ей видна была и огромная кровать, на которой застыло волосатое мужское тело. Одна нога свесилась с кровати, голова запрокинулась, рот был открыт. Его «мужское достоинство», обвисшее безвольней и сморщенней мертвого дождевого червя, больше никогда не нальется кровью и не воспрянет с глупой спесью… Впрочем — она достаточно внимательно изучала в свое время медицинскую литературу, посвященную смерти, ведь смерть была её профессией, а в профессии нет мелочей известны случаи, когда при внезапной смерти это мужское «орудие утех» подскакивало и коченело, взведенное не жаром любви, а последней судорогой агонии и страха, и потом другим профессионалам, приводящим мертвые тела в елейный вид, приходилось приложить немало усилий, чтобы этот, будто в насмешку над тщетой позывов плоти воспрявший, столб пристойно покоился, а не выпирал из черных брюк, поднимая черным конусом непрочную ткань и сбивая торжественный настрой похоронного обряда… Ей не очень верилось в это, пока она сама не столкнулась с таким феноменом.