Она улыбнулась, поглядев на орудие убийства. Может быть, было бы ещё изящнее, подумала она, принести коробку дорогих сигар ему в подарок, и пистолет замаскировать под одну из сигар. Неплохая была бы шутка. Но теперь уже не переиграешь.

Он удивленно открыл глаза, когда она села на него.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Хочу написать что-нибудь неприличное у тебя на лбу, — сказала она.

Он фыркнул.

— Валяй, пиши! Только потом сама будешь меня мыть.

— Да, разумеется.

Он зажмурился, когда ощутил холодное прикосновение металла.

— Лучше открой глаза, — сказала она.

Он открыл — и, видно, увидел в этом взгляде нечто, заставившее его нервно поежиться. Кажется, и хмель начал с него слетать.

— Ты прав, — проговорила она. — Я из России. Но я никогда не была на панели. Меня прислали твои друзья, чтобы я передала тебе их горячий привет. До свидания.

Он успел дернуться — но ещё до того она нажала курок.

Выстрел, при всей его убойной силе, получился довольно тихим — будто шампанское хлопнуло. Никто внимания не обратит.

Она посидела на нем ещё с минуту, чувствуя внезапную слабость, которая наступает после слишком сильного наслаждения. Это наслаждение она начала испытывать ещё тогда, когда он орудовал сигарой — но если б он мог читать её мысли, и понял, каков источник этого наслаждения, он бы в ту же секунду поседел и попробовал удрать куда подальше… Что, конечно, у него не получилось бы. Она ощутила зов крови, ощутила свое единство с совсем другим человеком — с тем, которому поклялась посвящать всю кровь — и это не сигара двигалась в ней, это он зашевелился, стал опять вырастать внутри неё и врастать в нее, она сливалась с ним, и он ей твердил: «Сейчас… сейчас… Он унижает тебя, но я помогу тебе от него избавиться… Ты чувствуешь, как я одеваю на себя твои руки, будто перчатки? Этими руками я убью его!» Приблизительно так — но словами этого ощущения все равно не передашь, оно было намного острее и пронзительней любых слов. И она застонала от наслаждения, ощущая эту невероятную близость любимого человека — и, вместе с ней, близость смерти и готовность принести смерть. И все это наслаждение было лишь слабым предвестием того, которое она испытала сейчас — которое шло по нарастающей с каждым словом её короткой речи и словно молнией пронзило её, когда она выпустила пулю. Это было ощущение, что не только её руки и тело управляемы самым дорогим ей человеком — это было ощущение, что его сердце колотится в ней, что она слышит двойной, почти сливающийся, стук…

Андрей, конечно, опять назвал бы её психопаткой, если бы действительно был рядом и она попыталась пересказать ему то, что чувствует. Ну и пусть называет как хочет! Он не понимает, что такое единение выше, лучше и полнее любого единения в «любви», происходящего через единственное маленькое место, когда тела все равно остаются разделенными. И все равно…

Она тряхнула головой перед зеркалом, отгоняя шальные мысли. Нет, не мысли, образы и фантазии, такие яркие и живые. Если бы Андрей был на месте этого мудака… От него она вынесла бы все, даже возню с сигарой… Но нет, он бы послал всю эту пакость к чертям собачьим, да и не нужна ему была бы сигара… Она бы сумела разбудить его так, что он входил бы в неё без устали, снова и снова, и, может быть, она бы впервые в жизни сумела испытать то, о чем так много говорят и пишут… То наслаждение от физической близости с мужчиной, которое не имеет ничего общего с наслаждением убивать… И, может быть, если бы все совпало, она бы понесла от него ребенка…

Но Андрей её не хочет.