Зиад выругался и вытер рот.

— Трижды проклятые кошки, — сказал Сэйид, ударив сапогом о землю рядом с животными, забрызгав их грязью. Кошки выгнулись, зашипели, обнажая клыки, но не отступили от своей трапезы. Сэйид никогда не видел, чтобы они ели что–нибудь кроме чёрной рвоты его брата.

— Они не коты, но действительно прокляты, — согласился Зиад. Он снова прочистил горло, и кошки, сожравшие первую порцию рвоты, повернулись к нему, надеясь на новый обед. Когда обеда не появилось, звери сели и принялись вылизвать свои усы и лапы.

Зиад сбросил свой капюшон, запрокинул голову, чтобы подставить лицо дождю. Он провёл рукой по своим тонким чёрным волосам. Туго натянутая кожа обнажала запавшие глаза и глубокие щеки, и он походил на скелет, живого мертвеца.

— Рвота только замедляет действие проклятия, — сказал Зиад. — Скоро мне потребуется кто–то, Сэйид. Сосуд. Иначе проклятье пойдёт своим чередом.

Сэйид кивнул. Сосуды, которые они использовали, оставили за ними след из аберраций.

— Пойдём, — сказал Зиад, накинув капюшон. — Мы должны добраться до следующей деревни. Нужда сильна.

Он вздохнул так глубоко, как только позволяли его больные лёгкие, и посмотрел на кошек. Они глядели на него, и их взгляды были слишком разумными.

— Я не могу допустить, чтобы это случилось со мной, — тихо сказал Зиад.

— Случилось что?

Брат, казалось, не услышал его, и Сэйиду, как всегда, оставалось лишь строить догадки.

Волшебная Чума изменила их обоих, но по–разному. Сэйид больше не мог спать и не чувствовал ни удовольствий, ни тягот жизни, его эмоции и физические чувства практически исчезли.

Зиад, с другой стороны, был убит. Но синий огонь не позволил ему умереть. Вместо этого огонь наполнил его скверной и вернул к жизни. Сэйид хорошо помнил, как Зиад выглядел, вернувшись из мёртвых: паникующий взгляд, животный крик ужаса и боли. Он дрожал от холода, но необъяснимым образом пах серой, гнилью. Зиад бешено хватался за собственное тело, его дыхание было тяжёлым и хриплым.

— Что случилось? — спросил тогда Сэйид.

— Я… я не изменился? — с изумлением и облегчением отозвался Зиад. — Меня разрывали, Сэйид, жгли, душили. Веками. Я видел хозяина того места, и он говорил со мной, заставил меня пообещать найти…

Сэйид решил, что он сошёл с ума.

— Хозяина? Веками? Тебя не было всего лишь несколько секунд.

Зиад не слышал его.

— Я не изменился! Не изменился!

Но он изменился. Его смех превратился в сипение, затем в кашель, а затем его впервые вырвало, и они оба с ужасом глядели на колышущуюся чёрную массу, извергнутую из его внутренностей.

— О боги, — сказал Зиад. Он заплакал, будто осознав какую–то правду, которую не понял Сэйид. — Оно по–прежнему во мне, Сэйид. То место. Это проклятие, и оно хочет наружу.

Только позднее Сэйид узнал, что душа Зиада попала в Канию, где его брат заключил договор с Мефистофелем, пообещав разыскать кого–то, кого архидьявол не мог найти сам. И лишь позднее узнал Сэйид, что на самом деле означала рвота, чего она требовала, снова и снова, пока Мефистофель не освободит его брата от данных обязательств.

— Пойдём, — сказал он, ненавидя себя за эти слова. — Найдём тебе кого–нибудь.

И они пошли, два человека, которые не были людьми, и тринадцать котов, которые не были котами, сгибаясь под весом дождя. Спустя какое–то время они вышли на грунтовую дорогу.

— Рядом должна быть деревня, — сказал Сэйид, оглядывая бесформенный чёрный простор равнины. Клочья теней чёрым туманом цеплялись к кустам и деревям.