Зиад кивнул, голова странно покачнулась на его шее. Когда он заговорил, голос тоже звучал странно.

— Будем надеяться.

* * *

Герак проснулся перед рассветом, по крайней мере, так ему показалось. Свет восходящего солнца редко пробивался сквозь пропитанный мраком воздух Сембии, так что для отсчёта времени он полагался на отточенные солдатской службой инстинкты.

Он посмотрел вверх на потолочные балки дома, слушая доносившийся сквозь закрытые ставни приглушённый рокот далёкого грома, стук дождя по крытой деревом крыше. Он надеялся, что это простые осадки. Десять дней назад шёл вонючий чёрный дождь, и что бы он не нёс в своих каплях, это испортило почву. Вскоре после этого ячмень начал увядать, а осенние овощи — особенно тыквы — побурели на стеблях. Они сделали, что смогли, чтоб уменьшить потери, но вся деревня остро почувствовала отсутствие зелёного жреца Чонтеи. Собственные молитвы жителей к Матери–Земле, которые шептали на маленьких, тайных собраниях, как будто опасаясь, что услышат Шадовар в их далёких городах и летающей цитадели, остались без ответа. Зима будет тяжёлой для всех. Ещё один чёрный дождь загубит урожай полностью.

Они с Элли должны были собрать как можно больше еды перед первым снегом.

И это означало, что ему придётся рискнуть и отправиться на охоту.

От этой мысли сердце застучало быстрее, хотя он не знал, от страха перед тем, что может повстречаться ему на равнине, или от страха перед реакцией Элли.

Она лежала рядом с ним, укрытая лоскутным одеялом, и во сне дышала глубоко и равномерно.

Медленно, чтобы не разбудить её, он опустил ноги с набитого сеном матраца и сел на краю кровати. Он попытался подавить кашель, но сумел только приглушить его. Элли не пошевелилась.

Какое–то время он просто сидел, ступни касались холодного деревянного пола, и ждал, пока не проснётся полностью. От влажного воздуха ныли суставы и мышцы, он помассировал сначала одно плечо, потом второе. С возрастом он расклеился.

Герак попытался сглотнуть мерзкий привкус утра, но не смог набрать достаточно слюны. Он взял жестяную кружку с прикроватного столика, прополоскал рот оставшимся чаем и проглотил. Чай был холодный и горький, как утро.

Он растёр шею и оглядел единственное помещение дома, освещённое слабым мерцанием углей в очаге: мебель, которую он сделал из прямых, тёмных ветвей широколиста, котлы, чашки и кострюли, прослужившие три поколения. Он попытался представить себе их ребёнка, ползающего по полу, но толком не смог этого сделать. Попытался представить, как они будут обеспечивать ребёнка, и этого тоже не смог.

Беременность Элли для обоих стала сюрпризом.

Герак давным–давно смирился с бездетностью. За десять сезонов в браке его жена ни разу не забеременела, так что они решили, что один из них бесплоден. В то время Герак посчитал, что это хорошо. Мир казался слишком мрачным для детей.

А потом Элли сказала ему дрожащим голосом:

— Кажется, я понесла ребёнка, Герак.

Радость, которую он ощутил, удивила его, как будто ребёнок был ключом к запертой комнате, в которой хранилось счастье, в которой хранились возможности. В мгновение ока ставки на его жизнь выросли — ребёнок будет зависеть от него.

Это осознание испугало Герака.

Он задумался, не следует ли им покинуть Фэйрелм. Многие их друзья и соседи уже покинули деревню — Милсоны и Раббы совсем недавно. Они преодолели мрак, Шадовар, шадоварских тварей и добрались к свету. Он не знал, отправились они на запад в Дэрлун или на север в Долины. Сомневался, что это важно. Война или угроза войны, казалось, была в Сембии повсюду. Большие города были местом сбора армий, границы были местами битв, а сёла и мелкие городишки заботились о себе самостоятельно. Он не знал, что делать.

Элли пока ещё могла путешествовать, и у них был фургон, вьючная лошадь.