|
Добыча, каждый раз снабженная названием места работы, тихо истекает кровью в срамном уголке. Семья позволяет себе поездку в отпуск. Манда годится в дело. Работницы, которые всерьез заслуживают этого имени, запихивают себе гнилые фрукты – своих детей – назад, в половые шкатулки. Они выказывают неповиновение. Они несут свой незаконный крест. Кто может сказать, какие персонажи должны говорить на театре? Пусть кто угодно выступает друг против друга, но кто есть кто? Я же не знаю этих людей! Каждый может оказаться другим, которого изображает третий, идентичный четвертому, и никто этого не заметит. Говорит мужчина. Говорит женщина. Лошадь приходит к зубному врачу и говорит. Я не хочу с вами знакомиться. До свидания. Из роженицы сломя голову катится именинный пирог. Он так себе. И ее ребенок тоже. Она хочет купить себе белое платье по поводу. Пожалуйста, отпустите! Но она хочет его надеть. Все видящий Иисус спокойно покоится в камере хранения в аэропорту. Вокруг него натянута проволока. Я, к примеру, люблю говорить перед лужей крови. Из за акустики. Человек, играющий в театре, просто приходит и что то вытряхивает передо мной. Другие женщины несут паяльники. С их помощью они собирают чудесный прибор для наблюдения. Они – призраки, на них длинные брюки. Они запихивают друг другу в пасти дрянной мозговой майонез. Они соскребают с себя нечто и добавляют это как приправу. Не стыдитесь. Разве мы разоблачаем себя, как пчела медом? Нет. Все не уж так плохо. Вы хорошо выглядите со своего места в последнем ряду? Такие дикие звери, как вы! Рев длится недолго. Вас следует запретить. Мясо охлаждается в неоновом свете. Жизнь ускользает из западни. Мне больше ничего не остается, я должен внедриться в телевизор, как больной, прозрачный червь. Потому что я хочу знать, что вы обо мне думаете. Я в самом деле вытащу у каждого еще одно предложение из разговора. Если пожелаете, я применю силу. Я высверлю из вас белую паразитическую муку обойденных наследством. Я вижу вас. Вы видите меня. Повсюду валяется изготовленная из вас древесная упаковочная стружка, вы – человеческие пакеты, вы – человеческие жидкости. Я объявляю выставку открытой. Проходите вперед! Некоторые из вас, несомненно, уже блевали в пустые бутылки из под пива. Если я прикажу, ваша моча рванется наружу из влажных почек. Ваши органы можно получить задешево. Вы, милостивая госпожа, тем не менее, думаете, что стоите дорого. И это действительно так, потому что за вас заплатили человеческим соком. Соком людей. Устало сидят на корточках, обернув трусы вокруг оков. Четыре человека протискиваются мимо меня в помещение, где им вырвут языки. Эти великолепные разговорные мембраны. Теперь у них больше нет ничего, что могло бы дать показания против них. Бог оставил вас. И я тоже вас сейчас оставлю. Мой шеф ставит пробу на часы на своей собственной фабрике. По экрану несутся мячи, подгоняемые большим количеством ног. На переднем плане человек лопается от отчаяния. Он ничего не выиграл. Аплодируйте сейчас! Когда нибудь у вас полноберут дамские сумочки. Я отрываю у вас пуговицы. А теперь уходите! Вы – смердящие каналы, потому что питаетесь плохой пищей. Я вас абсолютно не выношу. Вымойтесь!
Эмили . Ты – Бог! Ты – Бог! Ты – Бог! Ты – Иисус! Ты – Дева Мария! Ты – Иосиф Кормилец! Ты – ангел! Исключительно только люди с радикальными намерениями и неистовыми наклонностями. Хайдклиф . Это была шутка. Потяни за эту нитку, я ее специально здесь закрепил. Не бойся, она не оборвется. (Показывает ей.) Эмили . Ее не будет видно снаружи? Хайдклиф . Дамы. Неисправимо тщеславны. Даже самые маленькие уже подолгу крутятся перед зеркалом. Фарфор разбивается. Будь умницей. Эмили . В зеркале я вообще ничего не вижу. Хайдклиф . Ах, да. Верно. Какие же вы жуткие ребята. Мы, живые, дышащие люди, – ваш прекрасный антипод. Мы рады. Мы купаемся в ваннах. Опробуй! Эмили . Получается. |
