|
— Переночевать бы, — ответил тот, сердясь на жалобные нотки в голосе. За оградой скрывалось не промышленное месторождение, как подумал сгоряча Максим, а единственная разведочная скважина, с каротажем которой горстка геологов и инженеров возилась уже второй месяц. Как только изнывающие от скуки нефтяники, давно не видевшие новых лиц, убедились, что пришельцы — не бандиты, им тут же одолжили сухую одежду и усадили за стол. От кофе со сгущенкой Максим, который изначально не собирался рассказывать о цели похода, совершенно размяк и принялся болтать. Когда он представился зоологом и натуралистом, его слова встретили дружным хохотом. Но рисунок Кавимы заинтересовал каротажников, правда, только теоретически. Бородач оказался знатоком палеонтологии, и Максим вцепился в него клещом, но вскоре разочарованно отстал: в микроскопических водорослях и пыльце допотопных растений его собеседник разбирался куда лучше, чем в гигантских млекопитающих. Максим был потрясен и почти обижен, когда до него дошло, что вся эта невидимая живность представляется геологу более важной и интересной, чем прекрасные древние звери. Братья Увера давно уже не пытались участвовать в разговоре и молча поглощали сгущенку. Какое-то время Максим честно старался вникнуть в то, как мельчайшие различия в диатомовых скелетиках используются для поисков нефти. Но очень быстро, размаянный относительным уютом и перегруженный новыми знаниями, он начал неудержимо зевать. У нефтяников нашлось несколько запасных гамаков, и вскоре Максим уютно устроился под теплым пончо. Засыпая, он слышал, как сердито перешептывались Пабло и Хосе. Максим мельком подумал, что Хосе, похоже, ожидал увидеть на месте нефтяной вышки нечто совсем иное, но вскоре заснул, так и не сумев сообразить, на что именно рассчитывал его спутник. К утру дождь перестал. После ночевки в сухости и тепле Максиму казалось, что даже старые кони шагают как-то бодрее. Они прошли около километра, когда Пабло, рубашка которого подозрительно топорщилась с момента выхода, остановился. — Убери-ка это во вьюк, — сказал он и достал из-за пазухи две банки сгущенки. — Откуда? — изумленно воскликнул Максим, хватая банку. — Выменял на мясо. — На броненосца? — удивился Диего. — Они что, идиоты? — На оленину, — ответил Пабло и радостно рассмеялся. — Не понимаю, — проговорил Максим. — Мы не охотились на оленей. — Вот и они не поняли. Наверное, нам лучше идти побыстрее, пока они не распробовали. Я ни разу не ел оленины, но, боюсь, на броненосца она не похожа. — Нехорошо как-то, — проговорил Максим, но старшие Увера не ответили ему, а Диего лишь фыркнул и закатил глаза. Путь продолжался. По подсчетам Максима, со дня на день впереди должна была показаться граница сельвы, но его одолевало странное равнодушие к цели экспедиции. Его радужное настроение сменилось непреходящей усталостью и чувством одиночества. Глупый эпизод с обменом мяса, казалось, прорвал некую плотину, за которой копились сомнения. Максим вдруг сообразил, что ничего не знает об Увера. Братья, которые за время пути стали ему своими и которых он, не задумываясь, считал друзьями, вдруг обернулись подозрительными незнакомцами. Их мотивы были неизвестны, цели — скрыты. Только теперь Максим начал спрашивать себя: зачем, собственно, эти люди пустились в тяжелый и опасный путь? Он снова чувствовал себя чужим. Он был чужаком среди русских эмигрантов: из-за выходок отца, из-за индейской крови, из-за привязанности к Беляеву, к деятельности которого давно уже относились без одобрения. Он, как ни старался, не смог стать своим в компании механиков, коллег по автомастерской, те были просты и дружелюбны, но посмеивались за спиной над его увлечениями. А индейская родня, все эти многочисленные тетушки, дядьки и кузены, казалось, душила его, втягивая в темный семейный круг, где было место только житейским заботам и где не оставалось ни времени, ни сил на что-либо, кроме работы и общения с любящими родичами. |
