Она так и дунула, и тут же, как по команде, вспорхнула вся стайка, улица заполнилась визгом и топотом, по ней в панике заметались девицы. Я же юркнул под арку и стоял там, пока мимо, вдогонку за ними, не пробежал молодой сыщик с пистолетом в руке и не проехала машина, на подножке которой стоял инспектор. Тогда я снял пальто и шляпу, сунул их в урну и спокойно пошел по улице в обратную сторону, к метро. Доехал до площади Монж, а оттуда прошелся пешком до площади Контрэскарп. Там заглянул в кафе, выпил рюмку водки и изучил железнодорожное расписание. Потом перешел через площадь и вошел в гостиницу.

— Я к месье Андре.

— Четвертый этаж, шестнадцатый номер.

Я поднялся по лестнице.

II

— Я не хотел! — простонал Вандерпут.

— Только без истерики! Одевайтесь.

Он засуетился, схватил жестар-фелюш и после короткой лихорадочной борьбы сумел-таки просунуть руку в рукав.

— Я не виноват, — скулил он. — Я был всегда один. Меня все бросили на целых полвека, что ж потом удивляться…

И с драматическим надрывом:

— Только один раз в жизни, в двенадцатом году, меня полюбили, и то — проститутка!

— Обувайтесь!

Он сел на постели, свесив ноги и опираясь на зонтик. Я опустился на колени и помог ему надеть ботинки. Он обхватил рукой правую щеку и склонил голову набок, поза напомнила мне одну картину на религиозный сюжет из квартиры на улице Принцессы.

— И зубы у меня болят! Дикая боль! Всю ночь не спал. Все сразу!

— Вставайте.

Вандерпут встал.

— Это Кюль свел меня с подпольщиками, — сказал он. — Он прекрасно знал, чем все кончится! А я был счастлив. У меня наконец появились друзья, я наконец что-то делал вместе с другими.

Голос его зазвучал патетически:

— Но полвека одиночества не проходят даром! Потом удрученно:

— Немцы мне пригрозили, и я всех выдал… Потом возмущенно:

— Что вы хотите, я спасал свою жизнь!

Он еле поспевал за мной, со страшным грохотом таща по ступенькам свой чемодан и зонтик.

— Это злосчастное совещание в Карпантра… Немцы отпустили меня и велели явиться туда как ни в чем не бывало… Не мог же я отказаться! Иначе меня бы убили…

Между четвертым и третьим этажами он жалобно добавил:

— Вообще-то я не чистокровный француз… Мой дед был из фламандцев. То есть, конечно, это я не в оправдание…

Схватился за щеку:

— Больно, больно… Наверно, абсцесс.

На третьем:

— Между прочим, почти все, кого я выдал после Карпантра, были евреи… То есть, конечно, боже сохрани, я не антисемит… Но это все-таки другое дело, а?

На втором, лихорадочно:

— Бежать в Испанию. Другого ничего не остается. На первом, покаянно:

— Не думайте, мне было неприятно. По-настоящему я, несмотря ни на что, всегда был против фашистов. Просто выбора не оставалось. Понимаете?

В такси:

— Нет, меня не пытали. Пытки я бы, может, и выдержал, как все… Кто его знает… Они были со мной так любезны, так вежливы. Растрогали до слез. Сказали, что считают меня другом…

Изумленно:

— Другом — меня, подумать только!

Мечтательно:

— Меня принимали как равного… Фрау Хюбхен, герр гауптман Красовски, фрейлейн Лотта…

Мрачно, нахмурив брови:

— Даже водили на концерт Саша Гитри!

Закрывая скобку:

— Поставьте себя на мое место!

Беззлобно, с ноткой восхищения:

— Это Кюль перед смертью поставил точку в моей истории.