Так стоит ли жалеть его, горбунок? Зато если бы ты видел Асю, когда она тащила по двору свои сокровища от старухи. Что у нее за счастливая рожица была в те минуты! Уж за одно это можно, кажется, пожертвовать всеми платьями и всеми коллекциями в мире, — горячо и весело заключила девочка и тут же проплясала на радостях такое па, какому позавидовал бы любой индеец из племени папуасов.
Когда Досины хлопоты с лотереей были закончены, девочка волей-неволей должна была «сесть под арест», как сама она называла такие наказания. Итак, на другой же день был розыгрыш билетов, происшедший в комнате Подгорской, в присутствии самой хозяйки и всех троих юных устроителей лотереи. А когда гости ушли и хозяйки остались одни снова, Досины ботинки были торжественно водворены в шкаф и заперты на ключ ее крестной.
Как нарочно, тогда, когда долгий сон, убивающий незаметно часы, являлся особенно желанным, Дося проснулась в первое же утро своего «заключения» чуть ли не с зарей.
Милое майское солнышко улыбалось девочке, словно подбадривая ее и приглашая на волю. А легкий утренний ветерок чуть-чуть колебал кисейную занавеску у незакрытого на ночь окошка. Дося вскочила с постели, натянула чулки, накинула легкий ситцевый халатик на плечи и, косясь в сторону ширм, за которыми спала крестная, прошмыгнула к окну.
Так и есть! Эта труженица Лиза уже встала. Даром, что ее хозяйка на даче, — маленькая служанка поднялась в свой обычный час на работу и теперь, стоя на подоконнике, мочалкой перемывала окно.
— Лиза, Лизонька, — шепотом окликнула девочку Дося. Но Лиза не слышит — вся с головой, по-видимому, ушла в работу. Говорить же громче Дося ни за что не решится: пожалуй, еще крестная проснется и забранит ее.
— Господи, какая счастливица эта Лиза! — и легкий вздох вырвался из груди девочки, — дорого бы я дала сейчас, чтобы очутиться там, подле нее. Как это дивно приятно, должно быть, повиснуть так, как птица в воздухе. Дивно! Чудесно! Когда так повиснешь между небом и землей, можно отлично вообразить себя маленькой эльфой, той самой эльфой Дюймовочкой, что носилась по воздуху в скорлупе ореха, запряженной майскими жуками.
Дося размечталась. Приятно было хотя бы в мечтах очутиться сейчас подле Лизы, тем более что мечты эти совсем уже не так трудно осуществить на деле. Крестная, наверно, проснется нескоро. На репетицию ей надо явиться не раньше как к одиннадцати часам, и она, Дося, сто раз успеет вернуться домой до пробуждения крестненькой. Вот только некоторое затруднение представляется с отсутствием башмаков. Гм! Не особенно-то приятна будет прогулка в одних чулках по двору. А если кто из жильцов попадется навстречу, так и вдвойне неприятно. И как нарочно нет у нее, Доси, даже ночных туфель. А галош она, Дося, не признает вовсе. «Вот разве завернуть ноги в газетную бумагу? Все-таки получится нечто вроде обуви. А ведь это будет самое лучшее, пожалуй», — совсем неожиданно пришла к своему новому решению девочка.
И теперь уже ничто в мире не могло остановить Досю. Она разыскала листы старой газеты и две бечевки, соорудила нечто вроде бумажных лаптей. Теперь, шурша своей импровизированной обувью, крадучись, Дося проскользнула в коридор хозяйской квартиры и оттуда — в кухню. По счастью, хозяйской прислуги, Луши, не было здесь. Дося выбежала на лестницу. У нее мелькнула мысль забежать к Вене, чтобы захватить и его с собою, но она тотчас отбросила этот план… Нет, нет, на этот раз Веня не должен ничего знать. Он такой благоразумный, этот Веня, начнет еще отговаривать. Он и тогда не очень-то охотно соглашался идти к Лизе, смотреть Велизарихины богатства. А сейчас, после той злополучной истории и подавно не согласится; да, пожалуй, и ей, Досе, помешает еще, чего доброго.
— Нет, уж я лучше одна пойду…
И, порешив на этом, Дося перебежала двор и, влетев на третий этаж, где находилась квартира Велизаровой, что было сил затрезвонила у ее двери. |