— Теперь еще несколько движений. Давай, Витька, пофехтуй.

Витька принялся фехтовать. К удивлению Жмуркина и Генки, Витька фехтовал очень умело, Жмуркин даже с удивлением спросил:

— Ты где так насобачился? Фильмы мои посмотрел?

Витька подбросил меч в воздух, меч описал дугу, и Витька поймал его другой рукой.

— В фильмах я лишь некоторые движения подсмотрел, — сказал Витька. — А вообще я думаю, что у меня врожденный талант. Такое иногда случается, я читал об этом. Генетическая память. Возможно, какой-то из моих предков был великим воином, и мне это досталось по наследству.

Витька продолжал фехтовать, иногда замирая в эффектной позе. Жмуркин смотрел, кивал, чесал подбородок. Генка снимал.

— Довольно, — ревниво остановил Жмуркин. — Теперь меня снимай.

Жмуркин подошел к штативу и стал водить указкой по плакату с волком-оборотнем. Затем он потыкал в другие плакаты, а Генка заснял все это и плакаты отдельно, крупным планом.

— Теперь руби плакаты, — сказал Жмуркин. — Я буду указывать указкой, а ты руби. Постарайся аккуратно, все плакаты в одном экземпляре, сам знаешь…

Жмуркин встал к штативу и ткнул указкой в волка. Витька крутанул мечом и проткнул плакат насквозь. Следующий плакат он разрубил вдоль, третий поперек.

На четвертом плакате меч затупился, и Генке пришлось оправлять его бруском. Потом все снова пошло как по маслу — Жмуркин указывал, Витька кромсал.

Когда все плакаты оказались изрубленными, великий режиссер сказал, что все в порядке, остался последний эпизод. Жмуркин встал перед камерой.

— Ты стой с мечом, Витька, я все сам сделаю. Здесь у нас в клипе пойдут стоп-кадрами все плакаты по очереди, все эти чудища, все эти инквизиторы. Ты, Генка, сделай наезд на мои шрамы, затем на волчью челюсть… Ладно, поехали…

Витька стоял, держа перед собой меч. Жмуркин расположился напротив него. Когда Генка включил камеру, Жмуркин шагнул к Витьке. Мантия упала, обнаружив жмуркинские шрамы, искусственную руку и болтающуюся на шее волчью челюсть.

— Ты же обещал челюсть вернуть! — сказал из-за камеры Генка. — Я же тебя предупреждал.

— Верну, верну. Просто наша челюсть еще не готова, я же не мог разрушить всю концепцию…

— Жмуркин, воровство никому даром не проходит…

— Ты не рассуждай, — оборвал Жмуркин. — Ты снимай! Придется все переделывать из-за тебя. Ладно, поехали…

Витька снова выпрямился с мечом. Сцена была сыграна заново. Жмуркин с трагическим видом повесил на Витькину шею волчью челюсть, пожал ему руку. Витька завернул меч в мешковину и шагнул в сторону лестницы.

— Готово, — выдохнул Жмуркин и устроился в креслице просматривать отснятое. Никаких недостатков Жмуркин не обнаружил и махнул рукой, чтобы собирались. Генка стал сворачивать имущество. Витька продолжал вертеть мечом.

— Вот, а вы боялись, — сказал Жмуркин, закончив просмотр. — Почти весь клип и закончили, в клипе главное монтаж. Теперь нам остается снять эпизод с кузнецом — и все. Собирайтесь…

С лестницы послышался шорох, и на второй этаж поднялся Парамохин.

— А вы, погляжу, „Три мушкетера“ ставите, — скептически сказал Парамохин. — Атос, Портос и Арамис…

Жмуркин хотел выдать что-то обидное, но Витька отодвинул Жмуркина и, размахивая мечом, двинулся к Парамохину.

Он вращал меч над головой, лезвие рассекало воздух, и лицо Парамохина постепенно утрачивало веселость. Парамохин испугался, шагнул назад, запнулся за кирпич и упал на пятую точку.

— Во славу Сен-Дени! — рявкнул Витька и приставил меч к животу Парамохина.