И только позднее мне пришло в голову, что Никсон не посмел бы к ней прибегнуть, ведь со времен Герберта Гувера ни одного президента не вынуждали оправдывать столь разрушительный вред для национальной экономики, какой силится объяснить сегодня Никсон. И у Гувера хотя бы было оправдание, что он «унаследовал чужие проблемы», но Никсону такого не дано, потому что сейчас он на пятом году своего президентства, и когда он выходит отчитываться на телевидение, то делает это перед пятидесяти-шестидесяти миллионной аудиторией, которая не может позволить себе стейк или даже гамбургеры в супермаркетах, которой не по карману бензин для машин, которая платит пятнадцать-двадцать процентов по банковским кредитам и которой говорят теперь, что в стране может не хватить топлива, чтобы обогреть дома будущей зимой.

Далеко не идеальная аудитория для президента на втором сроке, только-только одержавшем головокружительную победу, которому теперь приходится двадцать девять минут нести околесицу про гадких придир в Конгрессе, старых добрых американских традициях и «давайте вернемся к делу».

Вот уж точно. Это первое, в чем мы с Ричардом Никсоном сошлись в плане политики, и речь сейчас идет уже не об идеологии, а о простой компетентности. С телеэкранов на нас глядит человек, который после двадцати четырех лет лихорадочных стараний наконец стал президентом Соединенных Штатов, с личным окладом двести тысяч баксов в год и неограниченным возмещением расходов, включая флотилию личных вертолетов, реактивные самолеты, бронированные автомобили, личные особняки и поместья на обоих побережьях и контроль над бюджетом, который и не снился царю Мидасу… Человек, которому дали пять лет полной свободы применять эту власть как пожелает. А что может предъявить этот тупой ублюдок? Угробленную национальную экономику, катастрофическое поражение в войне, которую мы могли бы закончить четыре года назад на гораздо лучших условиях, чем те, о которых он договорился, и лично подобранную администрацию, которую он сформировал за пять лет отбора, чье совместное уголовное досье будет еще сто лет изумлять студентов, изучающих историю Америки. Лично выбранный Никсоном вице-президент вот-вот получит срок за вымогательство и взятки. Его бывший глава предвыборной кампании и бывший министр торговли, он же личный сборщик пожертвований, уже получили срок за лжесвидетельство. Два ведущих менеджера его предвыборной кампании уже приговорены за препятствие отправлению правосудия. Советник Белого дома на пути в тюрьму по обвинению в стольких уголовных правонарушениях, что здесь не хватит места перечислить, а разбирательства еще не закончены…

Сенатор Толмедж: «Так вот, если президент мог санкционировать тайный взлом и вы не знаете точно, на что распространялись эти санкции, как, по-вашему, они могли включать убийство ?»

Джон Эрлихман: «Яне знаю, где провести черту, сенатор».

Теперь, когда первая фаза более-менее завершена, одно стало безошибочно ясно, а именно что никто в никсоновском Белом доме не готов «провести черту», где угодно, кроме перевыборов президента в 1972-м. Даже Джон Митчелл, чья репутация суперушлого юриста оказалась не в ладах с «законом Питера», едва он стал генеральным прокурором при Никсоне, вышел из себя в перепалке с сенатором Толмеджем на Уотергейтских слушаниях и сказал на глазах у всего мира, что считает перевыборы Никсона в 72-м «настолько важными», что они перевешивают все прочие соображения.

Это стало классическим подтверждением святости «отношений клиента с адвокатом» – или, во всяком случае, извращенной смеси их и отношений между директором рекламного агентства и клиентом, желающим продать свой продукт. Но когда Митчелл произнес эти слова в зале слушаний, потеряв контроль ровно настолько, чтобы фатально перепутать «обязанности исполнительной власти» с «привилегиями исполнительной власти», мы не ошибемся, предположив, что он знал, что уже обречен.