|
И по тому, как Пэттерсон ворвался в комнату, и по выражению его лица я понял, что нахожусь на перепутье: стоит мне моргнуть, и моя жизнь изменится навсегда. А еще я знал, что грядет, и, помню, на долю секунды испытал неподдельный страх, когда взгляд Пэта Пэттерсона прошелся по мне и сместился к кровати, где сидела Вероника и лежало рядом с ней под покрывалом неподвижное тело.
Остановившееся мгновение напугало нас всех, в комнате воцарилась мертвая, наэлектризованная тишина, а после кровать буквально взорвалась, когда во все стороны полетели простыни и огромное тело с волосатой красной головой самого Дьявола взвилось, как адский чертик из табакерки, и издало дикий вопль. Вопль встряхнул нас и поверг в очевидный шок Пэта Пэттерсона, который отпрыгнул назад и выбросил вперед оба локтя, как Карим, подбирающий мяч под щитом. Rolling Stone, № 264, 4 мая, 1978
ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ВЕГАСЕ: СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В ДАЛЬНЕЙ КОМНАТЕ
ЧАСТЬ II Неистовый бред охотника за автографами… Угроза публичного помешательства… Пресс-конференция в женских трусах Я переждал, пока не убедился, что Мухаммед Али и его свита сошли с самолета и входят в здание аэропорта, и лишь потом встал и, пройдя по проходу, уставился на стюардессу слепым взглядом из-за зеркальных очков, таких черных, что я сам едва видел, куда иду, – но не настолько, чтобы не заметить легкую насмешку в ее улыбке, когда я шагнул на трап. – До свиданья, сэр, – чирикнула она. – Надеюсь, получится интересный материал. «Ах ты, сучка. Надеюсь, твой самолет упадет в стране каннибалов…» Но эту мысль я оставил при себе, только горько рассмеялся и потопал по пустому туннелю к череде таксофонов главного вестибюля. Дело было в нью-йоркском аэропорту Ла-Гвардия, в половине девятого теплого вечера первой недели марта, и я только что прилетел из Чикаго – предположительно, «с группой Мухаммеда Али». Но вышло не совсем так, и я был опасно близок к утрате самообладания, пока я слушал длинные гудки в трубке: в вестсайдской квартире Хода Конрада никто не подходил к телефону… «Свинья! Сволочь лживая!» К десятому гудку я понял, что сейчас начну дубасить все вокруг, если не повешу трубку до того, как завоет одиннадцатый… Но тут в трубке раздался голос, почти столь же издерганный, как мои нервы. – Да-да, что такое? – буркнул Конрад. – Я чертовски спешу. Господи! Я как раз в лифт входил! Пришлось бегом возвращаться и брать трубку… – ГАД ПАРШИВЫЙ! – заорал я, обрывая его сиплое бормотание и ударяя ладонью по жестяной стойке, – женщина в кабинке рядом со мной дернулась, словно по ноге у нее взбежала крыса. – Это я, Гарольд! Я в Ла-Гвардия, и материал моей жизни летит к чертям, и как только разыщу весь свой багаж, поймаю тачку, найду тебя и перережу тебе долбаную глотку! – Минутку! Что, черт побери, стряслось? Где Али? Не с тобой? – Шутишь? – рявкнул я. – Да когда я представился ему в Чикаго, этот психованный гад даже не знал, кто я такой… Я выставил себя ПОЛНЫМ ИДИОТОМ, ГАРОЛЬД! Он посмотрел на меня так, словно я охотник за автографами! – Да брось! – оборонялся Конрад. – Я все ему про тебя рассказал, мол, ты мой хороший друг и летишь одним с ним рейсом в Чикаго. Он тебя ждал. – Хрень собачья! – завопил я. – Еще ты мне сказал, что он летит один. Поэтому я не спал всю ночь, задницу себе порвал, стараясь получить билет первого класса на рейс «Континентал», на который он сядет в О’Хара, потом я договорился с борт-экипажем между Денвером и Чикаго, позаботился, чтобы они забронировали два первых места и мы сели рядом… Черт, Гарольд! – зашептал я, внезапно на меня навалилась огромная усталость. |
