Вреда я никому не желаю, просто мне нравятся хлопки и взрывчики. И я стараюсь никогда не убивать больше, чем могу съесть.
«Убивать?» Я сообразил, что мне никогда не объяснить вполне это понятие тому существу в саду. Оно мясо-то вообще ест? Глагол «охотиться» проспрягать сумеет? Что такое голод понимает? Способен осознать ужасный факт, что в том году мой средний доход составлял порядка тридцати двух баксов в неделю?
Нет. Тут надеждой на взаимопонимание и не пахнет. Это я признал, но лишь после того, как его курлыканье проводило меня по гравиевой дорожке и на машине вниз с холма. Забудь про ЛСД, сказал я себе. Только посмотри, до чего кислота довела бедолагу.
Поэтому еще полгода или около того я держался гаша и рома, пока не перебрался в Сан-Франциско и однажды ночью не очутился в месте под названием «Филмор Ауди-ториум». Так все и случилось. Один серый кусочек сахара и – БА-БАХ! Мысленно я оказался в садике доктора. Не на его поверхности, но под ней: я пер из хорошо унавоженной земли как какой-то гриб-мутант. Жертва нарковзрывчика. Натуральный уличный фрик, глотающий что попало. Но, помнится, однажды вечером в «Мэтрикс» заявился чел с огромным рюкзаком за плечами и заорал: «Хочет кто-нибудь Л… С… Д…? У меня с собой все, чтобы ее сварить. Нужно только место».
На него тут же накинулся менеджер, лепеча:
– Остынь, остынь, пойдем в кабинет.
После того вечера я его больше не видел, но перед тем как его забрали, чел раздал попробовать. Большие такие белые кристаллы. Есть свой я пошел в мужскую уборную, по дороге решив, что для начала съем половину. Идея хорошая, но в тех обстоятельствах малоосуществимая. Я съел первую половинку, но остальное просыпал на рукав красной пендлтонской рубашки… И пока я размышлял, что же теперь делать, вошел один из музыкантов.
– В чем проблема? – спросил он.
– Ну… – протянул я. – Белый порошок у меня на рукаве – ЛСД.
Он промолчал. Только схватил меня за руку и начал сосать рукав. Жуткое зрелище. Интересно, что случилось бы, если бы в этот момент вошел какой-нибудь юный брокер и нас за этим застал. А пошел он, подумал я. Если повезет, это сломает ему жизнь: он вечно будет подозревать, что за узкой дверью туалета любимого бара мужики в красных пендлтонских рубашках ловят кайф на том, о чем он понятия не имеет. Посмеет ли он пососать рукав? Скорее всего, нет. Лучше уж поберечься. Сделать вид, что ничего подобного не видел.
* * *
Странные воспоминания приходят этой ночью в Лас-Вегасе. Сколько лет минуло? Пять? Шесть? А кажется, целая жизнь или по меньшей мере лучшая ее часть – своего рода пик, который больше не повторится. Сан-Франциско в середине 60-х был особым временем и местом, частью которого стоило быть. Может, даже что-то значил. А может, в конечном итоге и нет. Никакое объяснение, никакой микс слов или музыки не передаст ощущение, что было в том закоулке мира и времени. Что бы это ни значило…
Историю трудно понять из-за наслоений чепухи, но, даже сомневаясь в «истории», вполне разумно считать, что время от времени энергия целого поколения выливается восхитительной яркой вспышкой, причины которой не понятны для очевидцев, да и задним числом никакие причины толком не объясняют, что именно там произошло.
Воспоминания о том времени сосредоточены у меня на одной – а может, пяти, а может, пятидесяти – ночах. А может, это было уже раннее утро, когда я, очумелый, выходил из «Филмора», но не шел домой, а гнал на «Лайтнинг 650» по мосту Бей-бридж со скоростью сто миль в час. И были на мне только шорты «Л.Л. Бин» и ковбойка «Бьют», но я с ревом летел по туннелю Острова сокровищ к огням Окленда, Беркли и Ричмонда, не зная даже, где сверну, когда выйду на том конце (и вечно глох у шлагбаума, слишком обдолбанный, чтобы найти нейтральную передачу, пока ищу мелочь). |