Митинг действительно проходил мирно – до самого конца. А под конец, когда завязалась драка между горсткой чиканос и нервозными копами, «батос локос» отреагировали лобовой атакой на штаб-квартиру полицейских, забросав ее камнями, бутылками, палками, кирпичами, чем угодно, что попалось под руку. Полицейские отсиживались около получаса, а после ответили чрезмерным проявлением силы, включая залпы смертоносной картечи из обрезов двенадцатого калибра прямо в толпу. Атакующие бежали по переулкам на бульвар Уиттьер и снова его разгромили. Копы преследовали их, стреляя в упор из обрезов и пистолетов. Через два часа уличных боев потери насчитывали одного погибшего, тридцать тяжело раненных и чуть меньше чем на полмиллиона долларов материального ущерба, включая 78 сожженных и помятых полицейских машин.

Все властные структуры Лос-Анджелеса возмутились. Национальный комитет чиканос по мораторию пришел в ужас. Главный организатор митинга, двадцатичетырехлетний Розалио Муньос, бывший президент студенческого общества Калифорнийского университета, был настолько шокирован происшедшим, что нехотя согласился с шерифом, мол, любые дальнейшие массовые митинги будут слишком опасны. «Нам придется искать другой способ выразить наше недовольство, – сказал представитель более умеренного Конгресса американо-мексиканского единства. – С этого момента главным лозунгом станет умеренность».

Но по поводу «батос локос» никто не высказался – за исключением шерифа. «Эти беспорядки были вызваны не людьми извне, но членами общины чиканос! На сей раз они не могут утверждать, будто мы их спровоцировали». Тут было явное отступление от классического полицейского анализа «мексиканского произвола». В прошлом полиция всегда винила в нем «коммунистов и агитаторов извне». Но теперь шериф, похоже, наверстывает упущенное. Истинный враг – те самые люди, с которыми его подчиненным приходится иметь дело каждый божий день во всевозможных рутинных ситуациях – на перекрестке, в баре, при авариях и семейных ссорах.

Иными словами, люди с улицы, те, кто тут живет. В конечном итоге должность помощника шерифа в Восточном Лос-Анджелесе не слишком отличается от дозорного американской дивизии во Вьетнаме. «Даже дети и старушки – вьетконговцы».

Таковы новые веяния, и каждый в Восточном Лос-Анджелесе, кто готов о них говорить, использует выражение «после Салазара». За полгода после убийства и последовавшего за ним тревожного дознания коронера общину чиканос расколола совершенно новая поляризация, еще одно мучительное амебное деление. Но на сей раз раскол произошел не между молодыми активистами и старыми «тио такое», нет, раскол сейчас между активистами студенческого толка и совершенно новой породой сверхрадикальных уличных фриков. Вопрос стоит уже не о том, драться или нет, а Когда драться, Как драться и Каким оружием драться.

Еще один малоприятный аспект этого нового раскола в том, что в основе его не просто «пропасть между поколениями», которая была болезненной, но сравнительно простой, нет, сейчас это конфликт образов жизни и философий. На сей раз деление прошло скорее по экономическим или классовым границам, а это мучительно сложно. Первые студенческие активисты были радикально настроенными, но разумными – в собственных глазах, если не в глазах закона.

Но «батос локос» даже не претендуют на разумность. Они хотят взяться задело, и чем раньше, тем лучше. Где угодно, когда угодно, дайте нам только причину вздуть легавых, мы готовы.