Изменить размер шрифта - +
Но он был единственным сколько-нибудь влиятельным журналистом в Лос-Анджелесе, кто пришел бы на пресс-конференцию в баррио. Такова правда. Черт, у нас есть только один способ заставить гадов нас слушать: снять конференц-зал в каком-нибудь отеле в Западном Голливуде, где сволочам было бы комфортно, и там устраивать пресс-конференцию. С дармовым кофе и закусками для прессы. Но и тогда половина идиотов не придет, если мы не поставим еще и бесплатную выпивку! Дерьмо! Знаешь, во что это обходится?

Таков был тон нашего разговора той ночью, когда мы с Гильермо пошли к Оскару выпить пива и поговорить о политике. У него было неестественно тихо. Никакой музыки, никакой травы, никаких ругающихся «батос локос» на матрасах в передней. Впервые его дом не походил на место сбора десанта перед дикой высадкой или готовой вспыхнуть в любой момент дракой.

Но тогда царила мертвая тишина. Прервали ее только удары в дверь и крики:

– Эй, чел, открывай. Я привел с собой братьев! Поспешив к двери, Руди выглянул в глазок, потом отступил на шаг и решительно затряс головой.

– Какие-то типы из многоквартирников, – сказал он Оскару. – Я их знаю, но они основательно набрались.

– Черт бы их всех побрал, – пробормотал Акоста. – Только этого мне сегодня не хватало. Избавься от них. Скажи, мне завтра надо быть в суде. Господи! Мне надо поспать!

Руди и Фрэнк вышли разбираться с братьями. Оскар с Гильермо вернулись к политике, а я слушал, чувствуя, что по всем фронтам дело катится в тартарары. Все до последней мелочи было не так. Суд еще не вынес вердикт по делу Корки, но Акоста не проявлял оптимизма. Еще он ожидал решения по прошению об отводе большого жюри по делу «Билтморской шестерки».

– Его мы тоже скорее всего проиграем, – сказал он. – Гады думают, что теперь мы побежим. Они думают, мы деморализованы, поэтому начнут на нас давить. – Он пожал плечами. -И, возможно, они правы. Черт. Я устал с ними спорить. Сколько еще, на их взгляд, я должен являться в их гребаный суд и умолять о справедливости? Я устал от этого дерьма. Мы все устали. – Медленно покачав головой, он сорвал крышку с «Будвайзера», которое Руди принес с кухни. – Юридическая хрень не проканывает, – продолжал он. – Если законным путем, мы уже проиграли. Знаешь, сегодня во время дневного перерыва мне пришлось умасливать свору «батос локос», мол, не надо бить окружного прокурора. Господи боже! Одна такая выходка, и мне хана. Меня послали бы в долбаную кутузку за то, что нанял громил напасть на обвинителя! – Он снова покачал головой. – Откровенно говоря, ситуация вышла из-под контроля. Один бог ведает, к чему все идет, но знаю, дело будет серьезное. Думаю, настоящие неприятности еще впереди.

* * *

Не было нужды спрашивать, какие «неприятности» он имеет в виду. Баррио и так терзали спорадические взрывы, перестрелки и мелкие драки всех мастей. Но копы в этих инцидентах не видят ничего «политического». Перед отъездом я позвонил в офис шерифа Восточного Лос-Анджелеса, где меня соединили с каким-то лейтенантом. Он постарался заверить меня, что баррио полностью замирено.

– Вам следует помнить, – сказал он, – что уровень преступности в этом районе всегда был высоким. У нас большие проблемы с подростковыми бандами, и они лишь ухудшаются. Теперь подростки расхаживают с пистолетами и винтовками двадцать второго калибра, ища драки друг с другом. Думаю, можно считать их чем-то сродни «Блэкстоунским рейнджерам» в Чикаго, только наши банды моложе.

– Но у них нет политических целей, как у черных банд в Чикаго?

– Вы что, шутите? – переспросил он. – Единственной политической акцией «Блэкстоунских рейнджеров» были попытки выманить федеральные гранты на большую сумму.

Быстрый переход