Во время ужина Аруза держалась робко и застенчиво; когда к ней обращались, отвечала односложно. Она даже не улыбалась, когда все остальные хохотали до упаду над шутками и остротами Алвару Фариа. Перед тем как сесть за стол, Фадул выслушал от Жамила похвалу достоинствам дочери, которой тот очень гордился:

— В декабре она заканчивает обучение — станет учительницей, играет на пианино, декламирует стихи наизусть. Очень образованная, я денег не жалел.

Жамил замолчал, будто подсчитывая, сколько потратил на воспитание наследницы, но затем продолжил перечислять добродетели:

— Набожная и работящая, послушная.

Он ничего не сказал о красоте, и поэтому Фадула будто громом поразило, когда она вошла в зал. Жамил представил их:

— Это моя дочь Аруза, а это друг Фадул.

Фадул протянул огромную ручищу и вежливо улыбнулся. Алвару Фариа оказался прав: Аруза и вправду была ослепительна. Вьющиеся волосы, полные груди под белой блузкой, сильные бедра под голубой юбкой. Фадул не был поклонником хрупких и изящных форм, тонких талий, и тут он узрел воплощение своего идеала красоты. Счастливец тот, кто на ней женится. Жамил закончил представление:

— Это тот самый друг Фадул Абдала, о котором я тебе говорил.

Аруза удостоила его лишь беглым взглядом и сказала почти неслышным голосом:

— Очень приятно.

Она была слишком красива, во всем Ильеусе не было девушки краше. Фадул искал в голове подходящее для нее слово и нашел его в Коране: бегума, мусульманская принцесса.

Ужин закончился. Удовлетворенно отрыгнув, Жамил пригласил сотрапезников выпить кофе в гостиной, которую открыли по такому случаю. Туда они и направились.

— Куда ты идешь, Аруза?

Аруза украдкой пыталась улизнуть наружу. Она остановилась и ответила, не глядя на отца:

— Я к Белинье, скоро вернусь.

— Ты туда не пойдешь. У нас гости, твое место здесь.

Аруза вернулась и снова села. Когда были убраны кофейные чашки, Жамил приказал дочери:

— Открой пианино и поиграй что-нибудь нашим друзьям.

Аруза безропотно повиновалась. Она начала с «La prima carezza». Алвару Фариа восторженно захлопал в ладоши, он и вправду был сыт и доволен. Затем последовали «По волнам» и «К Элизе». Аруза решила уже закончить концерт, но Жамил потребовал:

— А моя любимая? Ты ее не сыграешь?

Она снова села за пианино и, ко всеобщему энтузиазму, забренчала «Турецкий марш». Закончив под аплодисменты Фадула и Алвару, девушка встала и обратилась к отцу:

— Я могу идти?

«Упрямая», — подумал Фадул и почувствовал, как в комнате нарастает напряжение. Несмотря на улыбку под усами, в голосе Жамила проскальзывали нотки ярости:

— Ни сейчас, ни потом. Сядь и поговори с Фадулом.

Он сразу же пустился в горячий спор о местной политике с Алвару Фариа. Аруза и Фадул обменялись несколькими словами, он попытался заинтересовать ее Библией и Кораном, но безуспешно. Она всего лишь делала вид, что слушает его, кусая при этом губы: наказанная студентка или перепуганная девственница, почувствовавшая угрозу своим мечтам и планам?

Мать, дона Жордана, следила за ними обеспокоенным взглядом и улыбалась гостю. Она не позволяла молчанию длиться слишком долго — главное, чтобы Жамил не заметил. Она нашла тему по вкусу Фадула — арабские сладости: рассказывала о рецептах из меда и кунжута.

Дона Жордана оказалась не просто толстой, а круглой, но лицо еще сохраняло следы былой красоты. Двадцать лет прошло с тех пор, когда отец Шафик навязал ей в мужья Жамила и она — послушная дочь — согласилась. В Ильеусе не было более соблазнительной бегумы.