Немного оправившись от потрясения, Рамут спросила, нет ли в хранилище других врачебных трудов. Смотритель поискал, поискал, но вернулся с совсем небольшим уловом – единственным коротким свитком, посвящённым описанию операции по удалению глазного бельма. Написан он был каким-то еладийским учёным-путешественником, которого занесло в далёкую страну под названием Бхарат; автор поражался тому, как умело тамошние врачи выполняли это вмешательство. Он подробно записал его ход и приложил изображения инструментов. Изготавливались они, по его словам, из самой лучшей стали и оттачивались необычайно остро.

– А всё не так уж плохо, как показалось поначалу, – пробормотала Рамут. – Похоже, люди Яви кое-что всё-таки умеют.

Прочитав этот свиток, она попросила у смотрителя карту мира. Таковая нашлась, и Рамут узнала расположение обеих стран – Еладии и Бхарата. Первая находилась к западу от Воронецкой земли и лежала на маленьком изогнутом полуострове, а вторая – к юго-востоку. Страна, где искусно выполняли глазные операции, также занимала собой целый полуостров – огромный, треугольным клином выступающий в океан.

Она вернулась в Звениярское. Вук, как и прежде, занимался государственными делами в столице: он стал наместником Дамрад в Воронецкой земле. Семью он навещал редко, но Рамут по нему и не скучала. Обходя дворы, она говорила:

– Я врач. У вас есть больные? Я могу помочь.

Местный народ был настроен враждебно и настороженно. В одних дворах Рамут даже не пускали на порог, в других ограничивались коротким ответом:

– Никто не хворает. Ничего не нужно.

Рамут уже отчаялась преодолеть эту недружелюбную закрытость, когда ей всё-таки подвернулся случай доказать селянам свои добрые намерения. Это был хромой мальчик, у которого неправильно срослись кости ног после переломов. С огромным трудом Рамут удалось уговорить мать отпустить парнишку к ней; второй немаловажный вопрос состоял в том, подействует ли на людей внушение-обезболивание. К счастью, оно сработало, и Рамут поставила кости на место. Всё прошло успешно, только мальчику пришлось пролежать в доме навьи-врача два месяца: заживление у людей занимало гораздо больше времени.

Сидя на пеньке и набрасывая в записной книжке мысли для новой статьи, Рамут не заметила, как Драгона исчезла за деревьями. Когда она оторвала взгляд от страницы, дочка тащила за руку упирающуюся девушку.

– Вот! Это моя матушка. Она врач. Она тебе поможет! – успокаивала девочка молодую селянку.

Одного взгляда на незнакомку Рамут было достаточно, чтобы понять: перед ней очень любопытный и сложный случай. И не просто случай, а искалеченная уродством судьба... Девушка носила крупную опухоль: правая сторона лицевой части черепа казалась как бы раздутой изнутри. Новообразование захватывало собой глазницу, скулу и висок.

– Не бойся, дорогая, позволь мне тебя осмотреть, – сказала Рамут, поднимаясь с пенька. – Как тебя зовут?

– Нечайка, – пробормотала та.

Усадив девушку на пенёк, Рамут обследовала опухоль. Та располагалась не только под кожей, но также поразила кость и проникла внутрь черепа. Давя на мозг, она вызывала головные боли, а сжатый и оттеснённый ею глаз почти не видел.

– Давно ли у тебя это? – спросила Рамут.

– С детства, – ответила Нечайка. – Матушка говорит, что сперва просто пятнышко было, а потом шишка начала расти.

Девушка уже смирилась с мыслью, что замуж её с таким уродством никто не возьмёт. Здоровая часть её лица отличалась правильными и тонкими чертами, а глаза были красивого светло-голубого цвета – более тёплого, чем у Рамут, нежно-весеннего.

– Батюшка говорит, что когда я родилась, он Маруше жертву не принёс, – вздохнула Нечайка, теребя кончик светло-русой косы. – Вот богиня и осерчала... И отняла у меня красоту.