Утро выдалось суетливым. Шатающаяся спросонок Рамут первым делом направилась проверить Нечайку; погружённая в сон девушка тихо и размеренно дышала, её кожа была умеренно тёплой, что говорило об отсутствии опасного для жизни воспаления. Дочки уже накрыли стол к завтраку и разливали по чашкам отвар листьев тэи, которые Рамут захватила с собой из Нави. Взяла она и несколько мешочков любимого бакко, а также конвертик с семенами этого растения – подарок Реттгирд, полученный по почте за несколько дней до отбытия в Явь. Выпив чашку отвара и выкурив трубочку, Рамут ощутила тёплый и бодрящий ток жизни по жилам. Если закрыть глаза, то казалось, будто она с дочками и не уезжала никуда...

Не успела Рамут толком насладиться этими домашними ощущениями, как снова раздался стук: явились родители Нечайки. Едва она их впустила, как примчался десятник из полка.

– Госпожа Рамут, ты срочно нужна! Чрезвычайное происшествие!

Оставив Драгону за старшую, Рамут помчалась в расположение полка. Навии, купаясь в ручье, пострадали от какого-то зелья, которое кто-то выплеснул в воду чуть выше по течению. Злоумышленник был осторожен и быстро скрылся, оставшись незамеченным, а шестнадцать воинов получили ожоги разной степени тяжести. Относительно повезло лишь троим – тем, кто успел только по колено войти в воду и тут же выскочить обратно на берег. Четверо скончались в судорогах на глазах у Рамут, пуская изо рта белую пену, прочих она закутала в пузыри из хмари. Их состояние было тяжёлым, а исход – пока неясным.

– Что это за зелье, госпожа врач? Что за отрава? – спросил тысячный, бешено свистя носом и сверкая глазами.

Страница из травника сразу встала в памяти Рамут. Похоже, то была яснень-трава – растение с сильнейшим для людей целительным действием, но для оборотней-волков – смертоносный яд.

– Полагаю, отвар яснень-травы, – молвила Рамут.

Разъярённый рык тысячного прокатился над лагерем:

– Обыскать всё село! Всех, у кого обнаружится яснень-трава – казнить без суда и следствия незамедлительно!

Воины из карательного отряда, направленного в Звениярское, не знали, как эта трава выглядит, но весь лагерь хорошо запомнил удушливый, выворачивающий нутро наизнанку запах отвара. Эту вонь ни с чем нельзя было спутать, от тел умерших воинов до сих пор несло ею. Переносить их на погребальный костёр пришлось в перчатках: сослуживцы рисковали обжечь руки, прикоснувшись к ним.

– Господин Адальрох, а нельзя ли обойтись без крайних мер? – глухо, сквозь ком тошноты в горле, проговорила Рамут.

Тысячный метнул в неё взор-молнию, дрогнув зверино-чуткими ноздрями.

– Не лезь не в своё дело, госпожа врач! – рявкнул он. – Занимайся своими прямыми обязанностями, а мы уж как-нибудь сами разберёмся!

Он приказал ей неотлучно находиться при пострадавших, а сам отправился в село во главе отряда. А в голове Рамут вертелась, оводом жалила мысль: только бы в доме у Нечайки не нашлось запасов этой травы... Обожжённым воинам она ничем помочь не могла, оставалось только уповать на целебную силу хмари и их собственную телесную крепость. Однако вскоре стало ясно, что и хмарь не спасёт: она сползала с них клочьями, впитавшийся в кожу отвар просто отталкивал её. Предсмертные судороги, пена изо рта – и ещё девять воинов отправились на погребальный костёр. Их сослуживцы, получившие лёгкие ожоги ног, тряслись от ужаса, но Рамут чувствовала, что им опасность не грозила.

– Вам повезло, – сказала она им. – Только кожа облезет, а в целом – жить будете.

Она поспешила в Звениярское, где уже вовсю орудовал отряд под предводительством тысячного. Врываясь в дома, воины вышвыривали за порог жильцов, чтоб те не мешали им переворачивать всё вверх дном в поисках смертоносной травы. До семьи Нечайки очередь ещё не дошла: они жили на отшибе.