Мое тело била нервная дрожь, в голове мелькали обрывки фраз и слов — и моих собственных, и регистратора, и Питера. Перитонит. О, это серьезно. Это очень серьезно. Теперь Ричард должен бороться за свою жизнь. Сколько раз я слышала, как подобный диагноз обсуждался врачами.

— Ричард! — воскликнула я, словно в агонии. — Ричард, дорогой мой!

Я снова стала ходить из угла в угол по комнате, сцепив перед собой руки. Именно в такие минуты понимаешь, что отчаянно любишь человека, а отсутствие статуса жены не дает тебе возможности находиться с ним рядом, чтобы помочь, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Быть любовницей даже хуже, чем быть просто дальним родственником или мало значащим знакомым. Им позволяется проявлять свои дружеские чувства, им можно прийти в больницу, расспросить о состоянии Ричарда, и никто не прогонит их, не удивится их вопросам, не станет критиковать или смотреть с подозрением.

Горячие слезы отчаяния, боли и разочарования потекли по моим щекам. Я не знала, что мне делать.

Через некоторое время я снова попробовала собраться. Возможно, я преувеличиваю опасность, уговаривала я себя. Ведь мне сообщили, что все возможное сделано, что его оперировал один из лучших хирургов Лондона. Я много слышала об этом человеке, а недавно за свои заслуги в медицине он получил звание рыцаря.

Обслуживающий персонал на Кавендиш-сквер тоже был безупречен. И Ричард мог рассчитывать на заботливое отношение и внимание, какие только можно было купить за деньги. И тем не менее не всегда деньги могут спасти жизнь. Еще я твердо знала, что сейчас, когда ему так плохо, он хотел бы, чтобы я была рядом, а не Марион, чтобы я держала его за руку.

Последующие два часа показались мне просто ужасными. Передо мной все время рисовались самые мрачные картины.

— Я должна видеть тебя, мой дорогой, — повторяла я без конца эту фразу, как заклинание. — О, Ричард, я должна видеть тебя.

И все же здравый смысл подсказал мне решение — вечеринка в честь помолвки Пом отменялась. Мне было необходимо просто ждать. Ждать, когда он пришлет кого-нибудь за мной. Именно этого он хотел, я была уверена в этом.

В субботу утром я пошла в магазин и купила большой букет красных роз. На карточке, опять же соблюдая предосторожность, я написала: «От Джона». Мне хотелось сказать ему, что я очень люблю его, как только может одно человеческое существо любить другое.

Всю ночь я пролежала в кровати без сна. Я страдала вместе с ним, каждая клетка моего тела отзывалась болью. Затем стало совсем невыносимо, я поднялась с постели. Мое лицо и глаза немного припухли от слез. Сделала себе чай. Скоро я опять позвоню в госпиталь.

В семь утра мне сообщили, что мистер Коррингтон-Эш по-прежнему в тяжелом состоянии. Но это совсем неудивительно, так якобы и должно было быть.

Я снова пошла на кухню. Я уже не сдерживала рыданий. Но по крайней мере, человек, которого я люблю больше всего на свете, которым дорожу больше, чем собственной жизнью, жив. Он жив. Но ему больно. Прошло уже почти двадцать четыре часа после операции, а в больнице по-прежнему говорили, что он в критическом состоянии.

Как мне хотелось пойти на Кавендиш-сквер. Но это было невозможно. Я могла встретить там Марион или каких-то других родственников.

Придя на работу, я посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась своему внешнему виду. Мистер Кайя-Мартин сразу заметил, что со мной что-то не так. Я торопливо объяснила, что моего знакомого положили в госпиталь с диагнозом перитонит.

Доктор стал расспрашивать меня о деталях операции и послеоперационного периода. Но я ничего не могла сказать, потому что сама ничего не знала. Я просто села и заплакала. Он старался, как мог, меня успокоить. Налил мне бренди, принес сигарету. Разумеется, сказал мистер Кайя-Мартин, подобная операция сопряжена с множеством различных осложнений, но госпиталь на Кавендиш-сквер — один из лучших в Лондоне.