Казалось, все это было в другой жизни.

Казалось, все это было с совсем другими людьми.

Теперь она ненавидела его.

И готовилась жить с вечной тяжестью на сердце.

И вдруг ее объял ужас. Ее портрет. Ее сокровище. Она покинула свой дом, не взяв его с собой!

Она сказала – «свой дом»?

Дом?..

* * *

Весь высший свет часов около шести пополудни совершал променад в Гайд-парке. Гуляющие обменивались взглядами, репликами, сплетнями, кто-то тут же становился объектом сплетен, дамы рассматривали последние модели туалетов, кто-то отчаянно флиртовал, кто-то благосклонно разрешал пофлиртовать с собой.

Джейн, в голубом платье с пелериной и в простенькой соломенной шляпке, подвязанной под подбородком широкой голубой лентой, с соломенного цвета зонтом в руках, была мила и очаровательна. Она сидела в новой коляске Фердинанда, сам же владелец этого роскошного экипажа на высоких рессорах, с откидным верхом управлял парой лошадей. Он оживленно беседовал с Джейн, не забывая при этом представлять ее множеству людей, которые подходили к ним с единственной целью поближе рассмотреть знаменитую леди Сару Иллингсуорт, даму, о которой только и говорили в лондонских гостиных, пересказывая ее историю, неимоверно быстро обрастающую множеством версий.

Она улыбалась, поддерживая забавную болтовню Фердинанда, весьма симпатичного молодого человека, который старался изо всех сил ее очаровать. Ферди был очень похож на старшего брата, и это сходство никак нельзя было причислить к его недостаткам.

Но наслаждаться в полной мере солнцем, воздухом, всей атмосферой прогулки Джейн мешали мысли об этом самом старшем брате юного джентльмена. Несмотря на все чудесные перемены, произошедшие с ней за последние сорок восемь часов – избавление от страха, возвращение к привычному образу жизни, в привычный мир, – Джейн, к своему ужасу, мечтала, чтобы время откатилось вспять – на неделю. Тогда они были вместе, он рисовал, она занималась рукоделием. День ото дня они становились все ближе. Они любили друг друга.

Смешные иллюзии!

Реальность – это то, что происходит сегодня и сейчас.

С коляске лорда Фердинанда подъехали два всадника. Один из них – виконт Кимбли, другой – герцог Трешем. Очень трудно было, глядя на этого надменного аристократа, даже про себя называть его «Джоселин». Впрочем, он, герцог Трешем, был, как обычно, мрачен, высокомерен и совершенно недосягаем. Он коснулся полей шляпы кнутовищем, поклонился и пожелал ей всего доброго, а вот Кимбли улыбнулся и поцеловал руку. Несколько минут продолжался обмен любезностями между виконтом Кимбли и пассажиркой коляски. Герцог все это время молча смотрел на нее.

Джейн, игриво вращая зонтик, с улыбкой согласилась на следующий день поехать кататься с лордом Кимбли. Потом, когда они разъехались, Джейн, все так же улыбаясь, проглотила стоявший в горле комок. Боль ушла внутрь и осела в груди.

Но сейчас не время жалеть себя. Надо, было слушать Фердинанда и прочих, кто раскланивался с ней. Не успел отъехать Джоселин, как навстречу выехала леди Хейуорд в открытом экипаже. Представив Джейн вдовствующей леди Хейуорд, Ангелина заговорила о том, что ее больше всего волновало.

– С нетерпением жду вашего выхода в свет – бала у леди Уэбб. Приглашение мы получили сегодня утром. Представьте, Хейуорд будет меня сопровождать, что для него уже подвиг – он редко выезжает на балы, поскольку находит их утомительными. Вы можете вообразить, чтобы танцы были скучны, леди Сара? И не надо так закатывать глаза, Ферди.