|
— Если вам еще понадобится лечение, обращайтесь в любое время. Цена прежняя. Я вижу, что кое-чему мне вас учить не надо. Боли не существует, когда больно кому-то другому.
В погоне за герцогом[74]
Настал жаркий июльский вечер. Насекомые, просочившись сквозь сетки на дверях и окнах, кружились вокруг светильников, словно людской рой на карнавале, букашки звенели, гудели и шмякались, треща крыльями. С вечерних улиц в дома заползал удушливый зной позднего лета, изнуряющий и неодолимый, он раскалял стены и, отражаясь от них, кутал все живое в свое громадное жаркое одеяло. В аптечных лавочках усталые и сердитые продавцы раздавали мороженое сотням жаждущих, но обманутых в своих ожиданиях посетителей, ибо электрические вентиляторы по углам лишь издевательски жужжали, не давая прохлады. В квартирах по всему Верхнему Манхэттену лоснящиеся негритянским потом фортепиано бренчали регтаймы, выученные еще прошлой зимой, то здесь, то там какая-нибудь истомленная женщина оглашала округу жарким сопрано. Белые рукава рубашек мелькали, словно огни маяков, в окнах доходных домов, выстроившихся вдоль улицы ярусами от четырех до восьми, по количеству этажей. Короче говоря, это был обычный жаркий летний вечер в Нью-Йорке.
Молодой человек по имени Додсон Гарленд валялся на оттоманке в бильярдной своего дома в начале Пятой авеню и поглотил уже целое море мятного джулепа,[75] проклиная поло, из-за которого ему приходится торчать в городе, и сигареты, и дворецкого и время от времени нарушая вторую заповедь. Дворецкий сновал туда-сюда, груженный гигантскими порциями коктейля и содовой, пока очередное его драматическое явление не заставило Гарленда впервые обратить внимание на то, что перед ним живое существо, а не ходячий лоток с бутылками.
— Эй, Аллен, — сказал он, слегка удивившись своему открытию, — вам не жарко?
Красноречиво обмахнувшись носовым платком, Аллен попытался улыбнуться, но не преуспел — улыбка вышла бледная и вымученная.
— Аллен, — спросил Гарленд в порыве вдохновения, — чем бы мне заняться сегодня?
Вместо ответа, Аллен снова безуспешно изобразил ухмылку, утонувшую в жарком холопском молчании.
— Убирайся отсюда, — раздраженно прикрикнул на него Гарленд, — и принеси мне еще мятного и блюдо со льдом.
«Итак, — подумал он, — чем же заняться? Пойти в театр и там расплавиться? Или в ресторан на крыше, чтобы меня там вусмерть упела какая-нибудь будущая примадонна? Или — в гости?» «В гости» на языке Гарленда означало навестить Мирабель. Мирабель Уолмсли уже почти три месяца была его невестой и осталась в городе, чтобы помочь отцу принять какого-то знатного гостя. Юный счастливчик зевнул и перевернулся на другой бок, зевнул опять и сел, с третьим зевком он поднялся на ноги. «Пойду к Мирабель. Надо же размяться».
Приняв окончательное решение, он отправился к себе в комнату, где битых полчаса переодевался, тут же потел и снова переодевался. Наконец он выбрался из своей резиденции, сияя безупречностью костюма, и побрел по Пятой авеню в сторону Бродвея. Весь город высыпал на улицы. Пока Гарленд шел по ярко освещенной улице, навстречу ему попадались группы и группки одетых в лен и хлопок, смеющихся и болтающих, курящих и улыбающихся, и все они просто изнемогали от жары.
У самого крыльца дома Мирабель Гарленд вдруг остановился как вкопанный. «Боже, — подумал он, — совсем вылетело из головы! Герцог Дунсинлейнский, или Артреллейнский, или Еще-какой-то-там-лейнский должен был приехать сегодня к папочке Мирабель. Какой ужас! Но ведь я уже три дня не видел Мирабель». Он вздохнул, помедлил в нерешительности, но все-таки поднялся по ступенькам и нажал кнопку звонка. |